Переводы из книги Шейлы Мёрфи «С тишиной дома» Александра Фролова
С ТИШИНОЙ ДОМА
Затем музыка встала и ушла из моей жизни. Я не слышала, как она кралась на цыпочках. Мои руки и ноги немеют, я сидела, перекладывая бумагу почти бесшумно из высокой стопки на меньшую. Мир казался миром, был всем. Я не слышала, как он ушёл в отставку, только не выплачивается зарплата. Свободное время, ничего не купить. Я думала, что моноголос каждого соседа – пятно на белом мыльном пироге. Перестала читать газеты, чтобы хранить чистоту. Пихнула закрытые окна. Если птицы и пели, то я не узнала их. Стало так тихо, что я подумала – картотека больше не содержит композиторов. Моя композиция была «адаптирована». Я стала цветом стен, затем штор. Однажды, когда уголь вернул в меня тепло, я потянулась за скучными набросками, которые сделала над календарем. И увидела, что мне было 33 года. Флейта холодная в голубом бархате, в кожаном футляре. И робко нарушила тишину дома. Обнаруженные птицы, смех, бессмысленное гудение. Женское бельё, арпеджированная плавность. Идеальный слух.
Охлаждение, повторение – возврат, первая новая песня
МПД1 ХАЙБУН
Нервные духовые Стравинского борются на руках с ударными щелями фортепианных кастаньет, и басовито различные медные духовые тянут шеи, чтобы высмотреть, что происходит. Затем сани храбро въедаются в какую-то дорогу, когда мир пытается протиснуться, ребёнок из трущоб жмёт 300, чтобы закончить год на первом курсе. Что-то в гармонии, пиликающее солипсически, сводит на нет мужественные перспективы раннего вечера. Приглушённые медные духовые, и кто-то в резиновых шлёпанцах на толстой подошве продирается диссонансно сквозь ливень, если только это возможно в одиночку.
Не только то, что вы получаете, но и то, что вы даете, исключая равновесие
ВОССОЗДАНИЕ В ПАМЯТИ
Это внезапно белеет. Желание под стать отпечатку моего одиночества. Эта мягкая рубашка прошла через множество стирок, сталкиваясь лишь с водой. Я знаю всё о твоей фотографии. Кем мы могли стать. Но я не говорю им, ибо недостижимое остаётся маяком. Всё видоизменяется в его свете. В глазах тех нуждающихся. Почти в 1:30 утра валяясь в кровати, я симулирую дни пьянства с сельтерской примерно так же хорошо, как с пивом минус интрига. Может быть, извлечь её прямо из бутылки. Люди вроде меня не должны жить одни. Заметь, мы никогда не действуем. Завтра под вечер я буду готовить для друзей. Им понравится разговор и они сделают что-нибудь, чтобы поделиться.
Головоломка из кожи, акупунктура, вспомни на мгновение цвет
ХЛЕБ НАСУЩНЫЙ
Пожертвование для моего сердца. Кровяное давление давит на мою нервную систему фактами, засоряющими землю, как пятнистая швейцарская амёба. Питомцы питомцев в бездыханных клеточных блоках. Хореография вмещает дымку света. Воздушные камеры с крошечными слуховыми протезами вклиниваются в подворотни. Гипертония едет на своём велосипеде вверх по моей улице. Я втыкаю знаки «стоп» на нескольких газонах. Многие кладовые для записей нуждаются в респираторах для насекомых. Спящие собирательные существительные. Случайный пробел вопрошает разделение до мысли. Почти можно говорить в совершенстве. Что было замечено, растительное масло на ином белом экране. Тени рук, как коммерческие обращения внутри живого нарратива.
Служебная присяга, преамбула, нарциссизм
ФАНАТИЗМ
Окна торчали из многоэтажек, интересно где сейчас палка, что разбила все стёкла второго этажа на плотные паутины, может тоже разорвала их. Политический акт позволяет моему устойчивому вниманию сфокусироваться на пуантилистском намёке анархии. Зеркальный сигнал направляет луч солнца, чтобы сказать об опасности, если мы можем только правильно прочесть сигнал. Нет нужды описывать дом. Это любое жилище, где мы спали в грезившем, безнадёжном безумии, желая выпрыгнуть из себя как вишнёвые бомбы, взорвавшиеся в толпе одиноких детей.
Иголка в стоге сена, спичечный коробок, чистота, обгоревшие пальцы
ДЛЯ ОБЗОРА БОЛЬШИХ РАССТОЯНИЙ
Философия – домик на дереве, что мы постоянно уничтожаем, играя внутри. Мне нравится её скромная улыбка, каждое маленькое пятнышко брови, шум карандаша, что сталкивается с обязанностью и аккомпанирует реальности. Телескоп, закреплённый на стойках в углу, напоминает мне, что я имею право для обзора бо́льших расстояний. Но уютное соблазнительно, приукрашивание деталей внутри его четырёх стен, эквивалент делений компаса, точки отправки в направлении неизвестных ветров. Я укрываю незащищённость и жадность. Враждующие импульсы способствуют неподвижности или скорости, сокращающей естественный поток глаголов, знаменующих напряжение, которым я себя стимулирую.
Место отдыха, рождающая идея и практическое указание, часы и календарь
ДЛЯ НОВИЧКОВ
Тягота покрывать отношения не-прикасайся-ко-мне прозрачным слоем пластика. Оставь что-то для своего дневника, чтобы незнакомец смог проникнуть в страницы, как сверчок проскальзывает через дырку слева от парадной двери, слишком маленькую для большого пальца. Насилие содержит амбивалентность. Радуйся компании, вне себя от того, что побеспокоили. Скажи “я люблю тебя” зверю, кто разрушил твой дом, будь сказкой для чьего-то утешения.
Альбом для зарисовок – вне природы, пыль между юных пальцев
ФИЗИЧЕСКОЕ
Я люблю стул со страстью мерина. Довольная, что он обращён к чёткому цветному телевизору, допускающему мир в мой ум, если я не способна осуществить его трансформацию. Подкрутка мяча, искусно выполненная в матче. Со своего стула я не вижу ничего, способного соперничать со мной. Когда я стремлюсь дать костям и мышцам отдых от того, что не произошло. Тренируя механизм в искусстве коленопреклонения для тела, что обязано выполнять задания интеллекта.
Побег, колкие доводы в рассматриваемой амнистии
САМОДВИЖЕНИЕ ПО СПИРАЛИ
Некоторые высокопоставленные лица, о знакомстве с которыми я хотела побеспокоиться, помогли мне стать ими. Я сохраняю невозмутимый вид, надеясь избежать их подозрений в том, что я пытаюсь усвоить методы, которые помогают переклассифицировать меня. Эволюция связана с вымыванием старых зеркал из системы, перемещением листового стекла, залегающего, как нервные волокна в коже. Как восприняли меня другие, я воспринимаю себя. Этот новый образ, не связанный с прецедентом, растворяется. Я думаю о таинственности, что сейчас окружает меня. Отнеся эту туманную честь к значимостям, которыми я не смогла обладать.
Исцеление верой, может быть, утаивание старых фотоальбомов
ДОБРЫЙ СТАРИНА ЧЕТВЕРГ
После ощутимого потрясения от славы и узнаваемости приятно знать, что добрый старина четверг зарезервировал место для тебя в одном из своих наклонных рядов. Твои припудренные крылья предпочитают отдых от изнеможения. Здесь так тихо вдали от воображаемой жизни на этом краю выходного дня с новыми фильмами, чтобы миропомазывать короля коллективного сознания. Ты пытаешься свистеть за закрытой дверью своего офиса. Глядя в окно долгое время, чтобы организовать свои мысли о различных аспектах мямлящей, суматошной вселенной. Потерянные монеты слишком малы достоинством, чтобы заметить. У дня есть такая особенность, которой бы ты охотно наслаждалась с должным предписанием. Но никто и нигде не хочет разглашать тайну, о которой кто-то должен знать. Может, епископ или священник по случаю Духовного Сана. Но вопросы такого масштаба подходят только выдающимся умам в их моменты экзальтации. Пока ещё только четверг, слава Богу, не твоя инаугурация или даже не чей-то день рождения.
Банальное событие, освобождение, подёргивание, что щипает себя, чтобы проснуться, менее искусственно живым
ТРАДИЦИЯ
Потрёпанное пианино производит жемчужины пианиссимо. Ноты, соединённые педалями, наполняют комнату тихим звучанием, как отшлифованные оценки неизменного направления. Как пальцы хотят дарить себя, погружаться в музыку, когда она освещает атмосферу. Проникая глубоко в неизвестную форму, плавно скользят, как мировоззрение.
Серьёзность, медленно циркулировавшая энергия, самодельное чудо
САКСОФОНОВЫЙ ВЕТЕР УТЮЖИТ
В пятницу после обеда, острова молитвы являются непреодолимыми напастями. Прости каждое препятствие, говорю я себе. Саксофоновый ветер утюжит мою систему. Я воспринимаю это, как должное, в тональности До. Флейта отражает иллюзию, закрученная, пронзительная нить обвивает сущность моего кольца, обручального кольца наёмников. Музыка колеблет мою повседневность, вбирая одиночество. Я проживаю фильмы, которые я никогда не видела. Трубы давят на моё укрытие, насмехаются надо мной. Ящики, забитые шёлковыми шарфами. Я бросила курить, когда была слишком молода, чтобы курить. Теперь я доросла, но не прикасаюсь такой бумагой к губам. Сядь за пианино, дай ему обучить тебя нескольким мелодиям. Воспроизведи их. Ответная интенсивность. Позови настройщика.
Инструмент жизненной силы, искусственное дыхание пробуждает её
БИОГРАФИЯ
Я бы хотела иметь равных в качестве друзей. Кто знал, что значит, быть недооцененным, мешковатым и безмозглым. Конвейер таланта без жалости. Бой лицом к лицу в граффити-зоне внутреннего мира, перенесённого из космоса. Тайный допуск, оплачиваемый гражданами, поддерживающими высокую активность в общественных местах. Наклейки на бампер приклеены к ржавеющему металлу. Езда интеллекта в глушь с памятью, сохранившейся, как книга с картинками из слов и фраз, считающимися кристаллами языка.
Лакмусовая бумажка независимости, латеральная серьёзность лояльности
ПОПЫТКА
Скоропортящееся сердце. Я не помешала твоему опустошению. Это взаимно? Мягкость исходит от поколений, привычная частота колоратурного сопрано стремится, как следует, уладить свои концертные предпочтения, фанданго. Девки из Буффало, не дадите ли вы мне высказаться? Прагматичные инциденты вырисовываются в атмосфере петляющего зигзагами прошлого, как запутавшиеся искатели квартир надеются обставить гнёздышки аппетитными высказываниями, сладким картофелем и раскаянием.
Горячие источники, все не узкие, броские пояса, расширяющиеся как топография, твоё здоровье
МАРЛЯ: ДУХОВНАЯ
Студийный, белый, эфемерный инкубатор бесформенной массивной геометрии. Как растет твой сад. Отпуск в мотеле с горячей ванной множится, как издательский аванс, в моем сознании, слабо отмывающем золото в свете, желанные моменты сушатся в подвале, где собираются нежелательные споры. Я пишу, как сито, принимающее промывку, движущуюся со скоростью света. Сохраняй лишь влагу, а затем мысль о потоке. Зависимость от прочной ткани, микрополе теннисной ракетки в надлежащей перспективе, от мелких крошек ластика. Что бы ни случилось, от этого нельзя отмахнуться. Архангелы живут внутри нас. Мы высоко оцениваем наше достоинство, поскольку детство разъедает магию и закладывается семя постоянства.
Прожекторы, центральная сцена, зарождение мысли
ЖЕРТВОПРИНОШЕНИЕ
Враждебность за спиной освободила меня от обязанности выплачивать ларго2 дивиденды, как алименты за разбитые воспоминания. Зеркало, питаемое бумерангом, рассказало мне то, чего я никогда не знала. Позиционирую себя заключённой, принимающей наручники без украшений, чтобы разжечь желание сбежать. Роскошно расписанная пещера, как внутренность моей головы, блеющая исповеди из недавнего прошлого. Закрытый магазин гипотетических разрастаний на моем лице. Я открылась и рассказала себе о конфигурациях, что могут меня изменить.
«Я-ты» символика на восемнадцатикаратных любовных путах постепенно распутывается
ХАЙБУН 16
Когда тишина овладевает полом, я соглашаюсь с её спокойной намёткой опыта. Некоторое из того, что она показывает, напоминает испытание стать почти покоем. Или знать разницу между ней и мной. Мной – вне любых времён года. Имитации оставлены позади. Поэтому глаза связывают на какое-то время каждую точку океана, создавая чудеса, ничего не говоря. Глядя друг на друга, затем в сторону. Может, в течение многих недель. Или месяцев тишины, зная разницу между эхом и первым словом.
Алюминиевый таз моря, слишком яркий, чтобы в него долго смотреть, голова поворачивается лицом к солнцу
На обложке фотография Александра Фролова
Добавить комментарий