БАРБАРА ГЕСТ. МЕСТОПОЛОЖЕНИЕ ВЕЩЕЙ

Избранные стихотворения из книги Барбары Гест «Местоположение вещей» (1960 г.). Часть 1
Переводы с английского Александра Фролова (под ред. Александра Уланова).
 
 
Из статьи «Честная реалистка» Питера Джицци о жизни и творчестве Барбары Гест:

В своём эссе «Уязвлённая радость», Гест пишет: «Самое важное действие стихотворения — выйти за пределы страницы, чтобы мы осознали другой аспект искусства. . . . Что мы собираемся сделать, так это разграничить художественное произведение так, чтобы оно казалось не имеющим ни начала, ни конца, чтобы оно вышло за границы стихотворения на странице» («Силы Воображения») […]

Это стремление «разграничить» стихотворение в пространстве и времени характеризовало творчество Гест с самого начала. Строго говоря, ее стихи не абстрактны; скорее, они всегда помещают нас именно туда, где мы уже находимся, на границе смысла в уже уплотнённом, развивающемся мире. Ее стихи начинаются в гуще действия, но угол их восприятия непрямой. Таким образом, стихотворение, как и мир, существует феноменально; оно воспринимается по мере того, как возникает, и Гест фиксирует внешние границы контекста этого движения, помещая стихотворение на горизонт нашего понимания.

Её ранее стихотворение «Парашюты, моя любовь, смогли бы поднять нас выше» — классический пример способности Гест к парадоксу в контексте сложной эмоциональной ясности. Приостановка — главная мысль стихотворения: приостановка неверия, приостановка определяемого времени и места, приостановка разделенной любовной привязанности и приостановка незнания — незнания, как действовать, и незнания как состояние человека. Это стихотворение о том, как дрейфовать, но также и о том, как быть внимательным к элементам, средству передвижения, в готовности пересматривать термины восприятия на каждом шагу, поскольку каждая строка запускает нас в изменчивую реальность […]

[…] Её стихи свидетельствуют о долгой связи с литературной и художественной традицией, не столько путем установления аллюзивных указателей, сколько путем выявления и исследования трудностей, которые всегда представляли акты воображения. Она чувствовала себя как дома в модернизме под влиянием имажизма Х.Д. и других проявлений высокого модернизма, включая сюрреализм и дадаизм. Гест почерпнула из имажизма ощущение уплотнённой истории объектов и слов, и как они могут быть «расположены» в стихотворении. В некотором смысле, работа Гест отражает естественное развитие имажизма в литературный абстрактный экспрессионизм. То есть, если образ — лишь фрагмент большего поля, он уже становится абстрактным. Он несет на себе следы человеческого контекста, но не может быть тут же обнаружен в определенном месте или времени. Для Гест “стихотворение начинается в тишине”, не в шуме, и оно незаметно втягивается в полифонию со своим собственным эхо («Силы Воображения»).

перевод А. Фролова
  


МЕСТОПОЛОЖЕНИЕ ВЕЩЕЙ

Почему из этого окна я вижу листья?
Почему коридоры и ступени кажутся уже?
Почему за этим столом я слышу звук опадания
цвета, напряжение деревянного пола
и ног, идущих быстрее?
Должна ли я понять изменение, заметное
или скрытое, должна ли я найти озеро под столом
или гору возле моего стула,
и узнаю ли я минуту, когда вода рождает лилии
или семья скалолазов взбирается на вершину?

Узнавания

На Мэдисон-авеню я пропускаю стаканчик, кто-то
с темными волосами балансирует коробкой на плечах
и художник входит в бар. Это напоминает мне
картины в ресторанах, обмен голода
на жажду, искусства на декорацию и в больнице
любви на боль, испытанную возле блестящего рододендрона
под распятием. Улица, улица несёт свет
и тень на своих плечах, идёт без крика,
превращает себя в другую и продолжается, даже
выносит эту атмосферу бара в лес
и роняет листья на мой стол
небрежно, будто хотела двигаться куда-то ещё
и хотела бы избавиться от своего багажа,
который превратился в этом изысканном остром дожде
во множество зонтов. Обмен!

Та голова напротив окна,
сколько раз кто-то видел её. Дни
дыма и влажных ноздрей,
рискованный грим на её и его лице,
многочисленные шествия. Кружево воды создаёт похороны,
это заставляет нас видеть кого-то, кого мы любим, в акре травы.

Разглядывание драматических дней

через это залитое светом окно
или с понтона на этом театральном озере,
ты требуешь свою старую клоунскую краску, и я передаю тебе
из своих суфлёрских рук этот кивер,
блуждающий, как я в облаках и воздухе,
врывающемся в темноту, как коридоры,
что не боятся меланхолии лестницы.

 
ПЬЯЦЦА
               Мэри Эббот Клайд

               В золотистом воздухе, рискованная осень,
листья на пьяцце, тени у двери
на твоём стуле красная ягода
               после стрекозьего лета

               мы идём в зеркальном воздухе охлаждающем наши ноги
и серебряный и золотой портрет
Пинтуриккио1 мы постоянно вкушаем тёмный
виноград и блестит мелкий жемчуг

               как полёт тех бодрых коричных птиц
момент виде́ния, что соединяющиеся разум
и сердце видят в своей юности
с тонкими крыльями, атакующими настоящую субстанцию
               как Пинтуриккио запечатлел свой воздух.

Несмотря на то, что стрекозы, так много
в середине лета проводят время с необходимой водой
всегда есть тяжесть крыльев.

               Вспомнить
сейчас что воображение у своего поворота
как оживить в памяти тех Пьеро темноты
(с полумесяцем как жёлтая штанина панталон)
я бы увидела тебя снова (как пурпурную П
пьяццы).

               Воображение
гром в Альпах, мы уже пролетели над ним
затем пережили смятение погоды и ощутили
опрокидывание алфавита, когда приземлились
в Пекине. Я прочла последние письма Императрицы
и подумала, что они были твоими,
тот безупречный почерк, последовавший за убийствами

               настоящими или предугадываемыми
как молодежь свешивающаяся над пьяццей
бросающая камни в его стихи. Он разгадывает
своё изображение в чем-то летящем рикошетом
он плачет в осеннем воздухе
и тот камень становится золотым как гробница
береги рискованное воображение

               что выстилает свои пьяццы
овечьей шерстью или из-за лёгкого беспокойства
размещает зеркала для Пинтуриккио
чтобы нарисовать его лицо на рассвете
когда воздух чист от теней
и никто не гуляет на пьяцце.

 
СОВСЕМ СЕДЫЕ МОИ СЁСТРЫ

Совсем седые мои сёстры
что в более устойчивом
климате Весны которая ждёт?
Тигр его однажды молящий голос
вблизи слабого охряного сияния
наконец в угасающем сне
его календарь.

               Родственницы
восхитительны наряды у вашего окружения
есть чёрная музыкальная глубина
влетает овсянка
она учится повторять на пустой
ветке ваши короткие пересказы. Тёмные
тайны сад освещает
очертанье медовых сот
бодрые гудения оживляют
ваше лицо как богатства льются
из ваших холодных карманов в жару
и на лёд, крепости
для тех живых воспоминаний
в удваивающемся сейчас воздухе,

               Авантюристки
ведомые формой и ароматом
дерева и распускающегося цветка
ива когда-то хрупкая теперь образ
вырезанный из камня чтобы продлиться,

               Мои дорогие
вы вошли в войны
с венками из сосновых шишек, вы лежите
у моря и ваши прелестные платья
были разорваны волнами когда каждая из них отступила
и галька поднялась к вашим ногам
в пене,

               Прародительницы
со светлыми волнистыми волосами
когда маргаритки падают у ваших запястий
какой вы создаёте полёт?
в лаймовых аллеях
я вижу как исчезают ваши пояса.


Почему я должна считать тебя более близким к равноденствию, солнце?
Спокойны гребцы в заливе,
ультрамарин быстр как за́мок, или скала
её душа погрузилась в девственные жерла
стремительное кружение пены ко все-забывающим
обломкам судна, бурное теперь, когда история завершилась
Русалки, ваши волосы зелены. Я узнаю
сильную жару дня. Мои дикарки
охлаждающее безразличие меняется
как у его южных пределов, дуб.

Из ваших дневников
Он сказал: «В нимфичекой барке»
Она ответила: «Дикобраз».
И позже,
«Причина выбирает наше различие»

В рассеянном странном свете,
пространство тишины. Дельфийское
окружённое облаками дерево знает своё угасание,
если бы вы должны были забыть противоречия, девушки,
и в языческой траве беззаботно скользить
цветения вернули бы те же песни
в которых я воспела вас, молодые ясени
испускают вверх оседающую ароматную
яркость на вашу тёмную мозаику по дереву,

Совсем седые мои сёстры
эта послеполуденная серафичность
так же увядает. Задержитесь пока
я быстро прохожу мимо вас чтобы цвет
вишни сменившийся на белый
не упал мне на голову.

 
ВЕТРЕНЫЙ ПОЛДЕНЬ

                               Через лес
                               на своём прорывающемся мотоцикле
                               ястреб, сойка
                               облачённый в синее полицейский

                               Леса, бесплодные леса,
                               как эта пишущая машинка без цели
                               или слова что из тебя
                               падают беззвучно

                               Снижается солнце
                               и бумажные пакеты
                               на каменном выступе
                               возле водопада

                               Голоса опускаются на шоссе
                               и листья падают там
                               колоссальная пустота
                               огромная незавершённость

                               Свойств дня
                               у которого есть своя величина на Севере
                               и на Юге
                               лёгкое дуновение крыльев

                               Опиши эту нагую отважную линию
                               весьма величественную, привычную улицу
                               ты больше не испытываешь жажду
                               сворачивай или иди прямо

 
РУССКИЕ НА ПЛЯЖЕ

                 Медленное медленное произношение
                               короткий гласный
                 та вещь обёрнутая вокруг пальмы
                               не эта ли вода, или этот мол?

                 Синий, в угрюмом воздухе
                               для лица дальше чем песок
                 затем зелёный катит свой порошок
                               ты предоставишь ты незнакомец

                 Груз сокровенный груз
                               прибоев и спин согнутых как команда
                 необозримые пространства и перешеек
                               показывают пятипалые стопы
                 торчащие вверх раскаты грома весь вечер

                 Ты проехал
                 больше чем этот берег где
                 долговязые тела
                              ждут
                              их пустые головы
                 не понимают

                 Они наклонены
                              бриз лёгок
                              как шаг местного тяжёл
                 ты устал
                              но ты дышишь
                              и ты ешь
                 и ты спишь где слабое течение
                              где иссякла пена
                                            восходя
                              день встречает твои борта
                                            так легко
                              где он обнаружен.

 
ГЕРОЙ ПОКИДАЕТ СВОЙ КОРАБЛЬ

Интересно уничтожит ли меня эта новая реальность?
Там под листьями хлеб
Кирпичная стена на неё кто-то положил бананы
Кирпичи расшатались под тяжестью,
Какая ненадёжная архитектура эти помещения,
Как великаны однажды в саду. Дорогие корни
Ваши отростки заживляют моё горло когда боль
Начинает раскаляться и пылать.

                 От воды
Рёв. У моря своё собственное сильное запястье
Зелёный дёрн сделан из ракушек
                 он — новый.

Я готова использовать голос
Почему я боюсь то солёное крыло
Полет над настоящим домом остановит меня?

                 Вчера жёлтые
Служащие знаком облака. Я сказала «нет» своей ноше,
Куст посажен на моих плечах. Когда идёт
Снег или дождь, птицы собираются там
В вечнозелёном кустарнике. Они повторяют свои зловещие
Заманивающие песни, как если бы земля
Была богата, и многие воины появлялись из неё,
Будто тишина была голубым, одним небом над
Берегом, и прилив приветствовал флотилию,
Покрытую бронзой и сильную как буруны,

                 Их края в этом свете
Сплавленные из песка и волны однажды поднимают
И топят под аквамарином, фосфорным.
Потом этот молчаливый залив,
Чайки летают над ним. Темнота взболтана
Крыльями. Я спрашиваю, настоящий ли этот дом,
Пьют ли гуси в пруду, привязывается ли козопас
К горе, любят ли и ужинают ли супруги,

                 Я пересекаю места стихий
от ветреного поля до тихого двора. Спокойной ночи, я ложусь спать.
Крыша удержит меня. Снаружи выжившие боги.

 
LES RÉALITÉS2

Сегодня дождь, и я читаю об аптеках
                 в Париже.
Вчера у меня была осенняя прогулка, известная в мае
                 как прогулка любовников.
Потому что я была потрясена деревьями (тропинка из дома развлечений
ведёт в рощу, и за пределами — надгробия),
белками и новым дёрном, сегодня хорошо
читать о второсортных аптеках, где
извёстка и пластиковые товары немного беспокоят смерть
и больше жизнь. Будто не прекращающийся дождь
падает на те аптечные магазины, делая мозаику ярче,
будто входя в те двери, чьи-то слёзы
стали чище.

                 Будто я только что
оставила тебя и искала новый оттенок пудры
orchidèe, ambre, rosè3, осветлённый и подходящий
своей владелице, такой что в зеркале
сошёл бы за натуральный, и уже когда рука наталкивается на него
(как она может) прекращается в камень или цветок воли
и торжествует как вещь природы,
                 как эта аптека
превращает наше желание в лекарства и отменяет дождь.

 
ПО СЕРЕДИНЕ МОЛЬБЕРТА

Моя дорогая, только
кубистический ракурс, увиденный после
создаёт этот объём, в котором бьются наши сердца
(тик-тик)

                 Я вижу тебя в бархатном покрывале
                 затем я молчу, потому что ты
                 управилась с яблоком, ты устроилась
                 чтобы сесть. Ты дважды облачена
                 в мою радость, нимфа.

Художники, которые бродят верх и вниз
по холму Монт4 или этому Монту, приводят в смятение
те бульвары в сумерках,
заставляют считать каждый мазок, и когда один из этих Святых
(в тёмных тонах апсиды) уходит,
Я с тобой.

Вместе мы будем дышать этим,
ты и я во всепрощающем реквиеме рукавов,
в поповском подкрашенном воздухе.
В свете газового фонаря тот смешной шлейф
напоминает мне ястребов, я восхищаюсь
их изгибом, я погружаю
мой ежедневный смех в крыло кимоно
какое парение студии! Какой восторг!
Одарённая ночь, вздымающаяся тьма!

Героиня Краска всхлипывает

«Никто, кто когда-либо любил меня
не может объяснить мне почему
у меня на запястье две птицы,
а летает только одна».

 
ПО ДОРОГЕ В ДАМБАРТОН ОУКС5

Воздух! Колониальный воздух! Стены, кирпич,
этот ноябрьский гром! Атлантизирующие облака,
Канадизирующие, снего-облака Аляски,
туннель и сани, городские и горные маршруты!

                 Китайское дерево
твои черные ветви и твои три желтых листа
я еду с тобой. Мои три
жёлтые заметки, мои три жёлтых строфы,
мои три точности
головы и тела, и хвоста соединённые
несут мой свиток, мой рисунок дерева

                 В этот зимний день я –
ловкое туристическое агентство с достопримечательностями
австралийских аборигенов, мои ноги в мокасинах ходят
по музеям, где я выдам всю свою безграничную
чувствительность в поездках слезой, оброненной перед
«Сокровищем Петербурга»

                 и это красочное навсегда
я многое из вас отставила
как много золотистых цветов и так много белых
и стебли! стебли, что я оставила!

 
МЫС КАНАВЕРАЛ6

Закреплённый в моём новом парике
край зелёной травы
                 свисает
Я привожу к своим безмолвным
                 операм.

Климат не может уменьшить
                 ни серые облака, ни чёрные воды
изменение в моих волосах.

Покрытая соломой или алебастром
я приучена к погоде.
Яркость лисицы, слеза на плоти
покрывшей континент где змея
счастливо увядает и блестит обнаженный
олений рог, ничто не разделяет
мой ребристый океанический рост
                 полярный и свободный.

Глаза открываются
                 вращающиеся впадины
для стеклянных гарпунов
                 под моими веками
                 ледяными как лето

Хребты обоняния
                 где тают ледники
в моей осенней пропитанной зимой щеке
пряча свою дрожь в этой водоросли

                              склеенной
                              потрескавшейся как воздух.

 
ВОСКРЕСНЫЙ ВЕЧЕР

Я рассказываю тебе некоторые полу-обусловленные идеи
Повторяюсь,
У комнаты четыре стороны; это — прямоугольник,
Из окна — мост, вода; листья,
Её шляпа — из перьев,
Моя удача — из стекла
И я пью для своего исчезновения.

Баржи на реке перевозят яблоки, упакованные в тюки,
Этим утром там был хмурый восход,
В красном, в воздухе, в том, что падает сквозь нас
Мы что-то цитируем.

Я говорю с тобой
Тем, что осталось от меня написанного,
На манжете, унаследованного и смутного,
Как обезьяна проходит через многие огни
Джунглей, пока деревня дышит во сне.

Кто-то останавливается в алькове.
Это риск, на который мы пойдём позже,
Когда я говорю и ты приближаешь взгляд к нити
(как лезвие к бурому корню)
И комната сонлива и медленна
(как пульс после первосентябрьского землетрясения).

 
ПАРАШЮТЫ, МОЯ ЛЮБОВЬ, СМОГЛИ БЫ ПОДНЯТЬ НАС ВЫШЕ

              Я лишь сказала, что не знала
              И теперь ты держишь меня
              На руках,
              Как мило.
              Парашюты, моя любовь, смогли бы поднять нас выше.
              Но я плыву возле сети,
              В неё ловятся розовые и бледно-голубые рыбы,
              Они красивы,
              Но не пригодны в пищу.
              Парашюты, моя любовь, смогли бы поднять нас выше
              Чем этот воздух посредине, в котором мы дрожим,
              Натренировав наши руки в плавании,
              Теперь зависание, ты говоришь, –
              Совершенное. Я не знаю.
              Под поверхностью – коралл,
              Там песок и ягоды
              Как растёт гранат
              Это широкая сеть, я мешкаю
              возле неё, поднимаются пузыри и соль
              Сохнет на моих ресницах, но я не ближе к
              Воздуху, чем к воде, я ближе к тебе,
              Чем земля, и я в более странном океане,
              Чем хотела.

 
КРИЗИС

Не суметь принести мышей в твою комнату,
когда ты гулял по бульварам
с дождём на хвосте и зонтах
открыл казарму драгунов,
готовясь продвинуться по службе, когда парк был голоднее,
его лопающиеся ветви были хлебами
под жёлтым небом. Увы, замечательные дни
желания прошли.

Подготовься к пузырькам и невысоким травам; хватай
ирисы, кортики из слоновой кости, изготовленные
в Швейцарии для моряков, чьи белые ресницы
закроют блажь капитанов и сделают
приятным долгое плавание на Мыс. Если хочешь,
ты будешь плыть по коврам барвинков.

Зачем теперь бродить по маршам7, где опытные мыши
отдыхают по краям и сидят
с пронзенными сердцами? Они растолстели
под дисциплиной налётчиков, которые нуждаются в законных
подушках в ночных коридорах, в чёрных стражниках

тонкая соломинка, купленная для мыши, шляпа,
чтобы накрыть тёмные марши8 и маленькие
секреты, положенные на подушки перед рассветом
когда плещутся фонтаны и зеркала отражают
густую грязь, где прошли армии

 
С НОГ НА ГОЛОВУ

              Старая лентяйка-летучая-мышь
                              не пытайся управлять мной
              у меня простужена голова
              и боль в боку

              это осторожный климат
                                        птиц.

              Где мучительная ночь показывает
              толстый, как сова, скелет,
                              не считая кожи.

                              Этот вид не может укусить,
              но причиняет боль. У нас у всех есть птицы
                              бросающиеся на нас

              маленькие над пальцами ног.

              Рука, что держит, – перепончата
              нет суставов
                              но кость растёт.

 
ПРОВОЖАЯ ТЕБЯ

              Запертая в своём сарае
                              где невежественная, как те армии
              я направляю свой свет на Гудзон
                              и кричу континентальные фабрики
              горят! Отправь флотилии из Джерси
                              пусть здесь будет больше райских уголков
                              мыла и жира

              Такая роскошь делает демократию жёсткой
                              определяет её скелет
              позволяет ночи очистить свой воздух
                              движущимися фургонами
                              олимпийскими как рассвет

              На большом лайнере
                              наконец пришвартованном
              у маленьких пейзажных стихотворений
                              ненадёжных как спасательные шлюпки
                              погружающиеся на дно

              Пока мы целуемся в салуне
                              высоко над криками
              снегоочистителей и автозапчастей
                              посылая прощания
              такие же некрасивые как те клочки бумаги
              на пирсе
              или тот профиль грузовика в темноте
              всё его нутро протестует

              Отправления превращают отвращение в мультфильм
                              розовых Nabiscos9 и я перевариваю
              тонущий день во флотилии
                              такси с полной уверенностью, как и ты

                              и Карфаген после?
                              мы поплывём по этому винноцветному морю 
 
 
 
На обложке фотография Александра Фролова.
Telegram-канал автора

  1. Итальянский живописец эпохи Возрождения (пер.)
  2. Реальности — фр. (пер)
  3. Орхидея, янтарь, роза — фр.
  4. Скорее всего, Montmartre — Монмартр, фр.
  5. старинный особняк в пригороде американской столицы, Джорджтауне, известный как один из крупнейших центров американской и мировой византинистики. (пер.)
  6. Мыс на атлантическом побережье штата Флорида, где расположен космодром (пер.)
  7. низменная затопляемая местность. (пер.)
  8. организованное перемещение войск. (пер.)
  9. американский производитель печенья (пер.)

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *