когда приходят стихи, я испытываю радость и отчего-то мгновенно вспоминаю о смерти, смертности. и это состояние припоминает/отводит к зову, просящему обернуться к дому детства, где живёт тепло неутраченного покоя. ведь детство не разделяет жизнь и смерть, и потому в нём мы так открыты. и я останавливаюсь, чтобы прислушаться.
мне кажется, это состояние похоже на испуганное дыхание, обнаружившее себя в неустанном беге, но обнаружением уже укутавшееся в веру близкой радости, радости неизменной, которой хочется сказать: «ну, конечно, конечно… ты есть».
я не знаю, что есть поэзия… но с ней мне легче. и не как от способа отстранения, а как от дара разделять всё, что отворяет дыхание мира. непрекращающийся диалог молчания, монолог тишины – или — дыхания, которому нужно испугаться, чтобы услышать покой. и даже сейчас, пытаясь наволочно вовлечь мысли в слова, вдруг приходят строки: внутри смерти/пространство/вылеченное для жизни. и мне кажется, это спонтанно-открывающееся пространство вспоминания и есть тропка, по которой я собираю образы стихотворений, перевожу в лепет, что просит о свете доверия.
один близкий мне человек прислал по почте книгу своих стихотворений, она называется «Тростник на другой стороне земли». тростник — нечто, что видно здесь, но что ждёт нас ещё там, после… не знаю, почему захотелось сказать о ней, причём здесь тростник и весь ворох сказанных прежде предчувствий. может, это есть те врачующие/невидимые (часто бессвязные) нити и благодарность, в которой обнаруживаешь себя простым.
Алиса Вересова
***
цветенье — сонно-светящееся
ласточка молока
в весне
простудись, чтобы слышимым стать
ослабленно-слышащим — апрель
как единственно-невесомое, оберегающее в закутках: я верю
***
за детством — чистых трав
родник
ладонь, перебирающая камни
на дне небес:
«этот — не этот — согреть, вселиться
душой» … и в отблесках-ликах воды — солнечно-венчальных колец
дотронуться обещанного вздоха и
в крике явиться как в белизне тишины
***
в смертью носимом снеге
повторяю: в любви
и реют птенцы в чистом сиянии
будто бы хлебном
в рождественском свете-надломе Твоём
***
кто поцелует тебя в лобик
уставшая птица
кто вшепчет в тебя дыханье, парус травяной
кто расскажет о том
как доверие
восходит до нежности
метёного двора
в нём
почтальон протянет письма
доброй рукой
***
а кто-то, всё же, удерживает мир
осенним костром
ребячьей жалостью в нём, детскостью,
сожалением
обнимет тёплый ствол
так словно руки в небо опрокинет
«постой, хорошее, мы
научимся жить
незакрытым сердцем,
прости нас, помни-помни, мы умеем…»
***
дыханье света
небо пахнущее зарёй
нити варежек скованы в слёзы
росы
снеговая пелёнка пустыни
капельки тишины
к друг другу дети в ней
тянут слёзы
зима
полна смерти
полна воды
— вот тебе моя золотая лошадка
— вот тебе блёстки на гриву её, поиграем единым
сердцем
к друг другу дети
тянут щедрость
щедрость
полна смерти
полна воды
ведь детство скажет:
смерть — это небо, вот тебе
жизнь для неё
***
ткёт
под иконой мама
снится — выходит душа
белая дерева
надломленного сечей
коса в траве,
но берёт её ангел
как бедный щедрый пахарь
***
Вынеси, как своего ребёнка
на руках из сада, или музыкальную
шкатулку. Тишина святая на рассвете льётся
на крылечке дома без отца и мамы
бабочкой
смыкаясь между окон
отмаялась
и устала, сколько дней золотых скопилось
в алфавите пчёл, сладко
и больно. Дальше —
сладко и больно жить
как растёт собачья ромашка у обочин
сделай меня такую
***
в святой тишине ладоней
дым с ковылём сидит
один другому: ты слаб собою
вверен весне, а я
парю над костром
и оба дураки,
но крепок, как клятва, смех
и смерть как пух
и п-у-х в себе напоминает пальцы
давай их так: скрестим и всё
хорошо
и бог просторен
и ждёт двоих
***
встретились чёрный с белым цветком
один говорит: ты — объятие
другой: ты — рука
и мне без тебя
никак
а это кто уже говорит?
светотеневая луна
***
прячась в ботинок
упадёт резинка с волос
может дразнит кого
а может просто
мечтает
распустить
дыхание мира
***
… на фотографию Геннадия Айги с дочерью Вероникой
на фотографии снега
согреты
поэтом и ребёнком
и небо — детскими валенками
***
свечечно выстроен
храм деревьев
и их послушание небу.
касаюсь слегка
церковной тишины
боясь потревожить
ангелов
вдруг не совсем
прибрана ризница?
и я не готова
к причастию?
***
клён
пахнет коровьим молочком
парным…
это я выяснила состругивая стружки с
плашки годовых колец
наждачной бумагой.
вот поэтому я дружу с деревьями
вот поэтому касаюсь их веточек в дороге к дому
это наша общая дорогая
я понимаю деревья лучше
людей
моя путевая карта домой, к детству
к лугу золотой просини, телятам
дыханием греющих рощи в глазах
где листва — сопричастность к свету и утешению
***
снег становится медленнее
рядом с тишиной деревьев
вот почему
замедляется моё сердце
смотрящее на сокровенное:
столкновение тишин
где ниспадает горный снег
в ущелье, ещё не узнавшее
дыхание человека.
сердце, видящее отливы ладоней в
вечность, о которой я
ещё ничего не знаю
вот почему
к преклонным годам остывают
перекрестья линий рук
и склоняются к устью, в незримое
и выветривается и
замедляется
с… — е … — р — … — … — е
***
по зимним тропам деревья
в беспамятстве
светлеющие ликами
в оттепели
юнеют — и — снова как мы —
открываемые в младенчестве
***
дыхание
доверено
раем
***
… о воспалении лёгких в младенчестве
зимний отсвет полей
не робей, не жалей эту жизнь, будь послушней
смерти
ребёнок
оправятся лёгкие, если ты — со мной
скажет Дева Мария, спросит
… и ты спишь, и снится утёс вещим
свободным дыханьем
и с него выпрастывается
лес
— выбирай —
окаймляя тебя маленькой
жизнью, какой
каким дыханием
. . …
на ладонях снега́
и котомка ветвей забирает болезнь
и снимает воспаление Мария и приходит
исцеленья покой
— » — дыханием — я — с — тобой — » —
только и помню
***
вот была: собака Дунай
и река была…
где-то, и где-то мы
не встретившиеся.
смола на деревьях
казалась сладкой
была запретна
говорили, вредна.
а она текла. и белые-белые розы в саду
прорастали в плёнку фотоаппарата.
папа сжёг карточки. на них — трёхлетняя я, игрушки и белые розы сада.
а где-то ещё Дунай, и смола под корками пальцев
огоньогоньогоньпамяти
сжигается до тишины
не запретна ты, жизнь, ничего ты
не вредна
ничего
… тёмная шторка плёночного фотоаппарата, сад, розы и — тишина
теперь всегда тишина
и как будто всегда несу её на проявку
***
ворсинки на шапках
шапочные ворсинки…
этим уставшим вечером
я еду домой и всё, что есть
в моих мыслях
мысль о ворсинках на шапках
людей…
оттепель улицы, трамвайная
колыбель
и люди
и их замечательные, просто замечательные
шапочки…
Господи, спасибо тебе за малое
за покой, отыскиваемый в усталости
за будничную, за прирученную эту
усталость
ведь когда ещё я
замечу
эти тихие родинки нашей
несущейся жизни.
СТИХОТВОРЕНИЯ, ЗАПИСАННЫЕ ПОСЛЕ СНА
***
по обочинам ночи
меня встречают деревья
приветствуя машут ветвями
не бойся мы встречались
во тьме печали
и там где была чистая радость
единения земли и неба
мы видели: свет выправлял твоё имя
в ладони жизни
***
молитву ребёнка
можно увидеть меж пальцев
как на зимних цветах
образуются звёзды
прикипают от солнца воздуха
и — с рук истекает вода
линии в них, посмотри
и имя молитвы — звёздная оттепель
просьба о согревании
земного времени
***
зарождение новой звезды происходит во сне
в понимании промежутка воздуха:
вдоха — и — выдоха
сколько звёзд за ночь
вышло на свет, на сияние
предстоящего утра
хризантемами тишины
***
умирающим не нужно уходить
они — уже на крыльце дома
где когда-то мама
звалась мамой
так звал её голос в
воздухе
детского творчества звуков
и яблоки в заснеженном саду
качались в белом ветре жизни и смерти
На обложке: «Starry night over Old Faithful» by Yin Zhou
Лицензия: CC BY-ND 2.0 DEED
Добавить комментарий