ВЛАДИМИР КОРКУНОВ. …НО ВРЯД ЛИ ЧЕЛОВЕЧНЕЕ

Тамара Жукова, «Т-ра Ж-ва». — М.: POETICA, 2024. — 36 с.
   

Мне сложно представить, насколько ответственно, глубоко и одновременно профетически нужно относиться к своим текстам, чтобы из нескольких сотен написанных выбрать всего 15. Этот строгий отбор, отчасти безжалостный к себе, напоминает работу Николая Заболоцкого, который раз за разом, опасаясь лагерей и/или внезапной смерти, что в СССР являло некий modus operandi, пересоставлял список текстов, которые хотел оставить после себя. В которых был всем собой, а они — были им. В случае книги Тамары Жуковой мы видим что-то подобное.

В «Т-ре Ж-ве» — предельно эмпатическая, очень осознанная поэзия <и глубокая, в этом я готов поспорить с Бахытом Кенжеевым>, с множеством встроенных в текст культурных отсылок и месседжей. «только ненахождение здесь меня и е*ёт», говорит авторка, и в самом деле: она отталкивается от художественного вещества вообще, а не от какого-то из трендов, витающих в воздухе, которые превращают литературное пространство в поэтико-политическое или публицистическо-поэтическое, что тоже важно/нужно, но уж точно вдали от искомого ненахождения.

Жукова — среди главных голосов поколения 2002, с обязательным пуантом в сторону метареализма, прививкой неподцензурной традиции. В её поэзии метареалистические тропы, близкие, например, Парщикову, переплетаются с глубоким психологизмом. Объектив текстов настроен на человека, на скрытое — внутри себя и/или его. Отсюда нарратив, но и одновременно диалог; все тексты Тамары — будто фрагменты метамонолога/метаразговора с множеством адресантов, только она обращается не в сторону письма <почтового или e mail-а>, а в стихи.

Это, однако, не означает, что расстояние между авторкой и её образом в тексте схлопывается — Жукова выдерживает нужную рефлективную дистанцию, которая не даёт воспринять её тексты как дневник; пантомимическое начало делает разрыв — я/образ я — техническим, а мир каждого текста (само)цельным. Однако человечность, тончайшая психологическая нюансировка (думаю, по этому параметру Жукова и отбирала тексты), чувственность выгодно отличают её тексты от текстов коллег. Которые могут быть технически круче, но вряд ли — человечнее.

Поколение 2002 — россыпь значительных уже сейчас имён. Лиза Хереш, вероятно, лидерка поколения — сочетает герметичность и внутреннюю тонкость текстов; этакую тонкопись с некоторыми, свойственными актуальной литературе, сложностями с допуском к тексту, что порой синоминально ранимости; политический и социальный аспекты её поэтики — нахождение здесь. Женя Липовецкая предъявляет уникальный для своего поколения стык архаизма и новаторства (совершенно в другом изводе, чем, например, у Максима Амелина), в форме, в том числе гетероморфной (что свойственно и Жуковой), сталкивая бит времени с фольклорными и песенными формами/мотивами. Максим Хатов выбирает алгоритмически выстроенный, политически заострённый верлибр, больше уходя в сторону интенсивного письма. Среди этих важных уже сейчас голосов/поэтик¹ <кто в будущем должен определять ландшафт русскоязычной поэзии>, Жукова стремится к максимальному пониманию, эмпатии. И в этом, пожалуй, даёт фору и сверстникам, и многим коллегам старше — приближаясь к тонкости и неприкаянности, личной ненайденности Василия Бородина.

Обсуждая стихи Тамары Жуковой в одном из онлайн-проектов², я сказал, что в некотором роде это формирующаяся поэтика. Действительно, в подборке, опубликованной в «Кварте» (октябрь, 2022), заметны элементы стихийного автописьма. Но уже в «Формаслове» (тот же октябрь, 2022) авторка сталкивает, на мой взгляд, два метода говорения: атавизм ведомости, когда текст управляет процессом письма, — с выбором в пользу большей свободы и голосового диапазона. На «полутонах» (декабрь, 2022), на мой взгляд, представлен не просто герметичный цикл, а сюжетно выстроенный; как мне видится, свойство новейшей поэзии Жуковой — письмо циклами, и в книге каждый текст связан со всеми другими; в финале звучит отголосок начального четверостишья, так они образуют сюжетную арку, воронку колодца с бьющим вверх светом, для всех текстов книги. Опубликованные следом подборки (в «Дактиле», «Нате», «журнале на коленке», 2023) продолжают эту линию концептов, ориентированных на законченное высказывание даже в его случайной — журнальной — итерации.

Книга «Т-ра Ж-ва» — сверхконцепт, сложенный из фрагментов «Лего» прошлых подборок и публикаций. Здесь нет ни одного случайного текста. Каждый сочетается с каждым, рассказывает свой фрагмент истории, внешне дискретной, но стянутой многочисленными пересечениями.

Евгения Вежлян назвала современных автор_ок поэтами разрыва³ — традиции, связи, географии. Силу голоса Жукова тоже обрела в ситуации/состоянии разрыва, после февраля 2022. Как бы она ни говорила о ненахождении здесь, атмосфера, настроения, витающие в воздухе, отражались на её письме. То ли в сторону большей осознанности, то ли — вычёркивая случайности, не давая тексту/времени управлять собой.

*

И если в июне 2023 я говорил о формирующейся поэтике Жуковой, то сейчас, перечитывая книгу, хочу говорить об уже сформированном голосе — без допущений и авансов. Нашедшем себя, что сочетается с задачей, которую ставил Дмитрий Кузьмин перед молодыми поэт_ками: «Чтобы написать что-нибудь стоящее — надо сперва прочесть, что написано другими. Чтобы понять, в чём твоя индивидуальность как поэта, что́ именно ты и только ты можешь сказать, — надо сопоставить свой голос с уже звучащими в этом пространстве голосами»⁴. Не столь важно, изучила ли Тамара Жукова весь поэтический ландшафт (это, скорее, задача критиков), но её голос однозначно отличен от других звучащих в пространстве голосов.

Даже пресловутая дихотомия верха и низа, что было свойственно и раблезианству, и целому валу текстов, появившихся на стыке 80-х и 90-х, и недавним трендам (например, в «Ф-письме»), у Жуковой подана иначе. Авторка будто переворачивает крест фем-письма: её телесность не про травму, всё чаще она обращается к познанию через соприкосновение (в том числе физическое) — с другим человеком и/или Богом, что в данной поэтике сближенные понятия. (С другой стороны, все её тексты о травме, но совсем в другом, имманентном воплощении.)

Десакрализация здесь достаточно близка сакрализации, многое в этой поэтике построено на особых отношениях с человеком и/или Богом. Из стихотворения «я видела тело христа…» растут/прорастают некоторые смыслы других её стихов, в том числе более ранних (как время после Голгофы потекло в разные стороны, так и стихотворение о Христе становится крестом, откуда вперёд и назад текут смыслы, а с ними поиски Жуковой). Авторка рассматривает Христа не через призму святости; понижая пафос образа до прямой сентенции с призывом любить⁵.

Как выстроена поэтическая работа Жуковой? С одной стороны, она говорит прямо: «со мной присутствуй Бог», с другой, её поэтика предельно имманентна.

Например, в тексте про пену паучьих глаз во рту (сильнейший образ, предъявляющий стереоскопичное мастерство), я считываю описание коммуникации, в какой-то мере счастливого, но в то же время мучительного слияния с человеком; возникновение жилки слова, которая подана как безусловно важное; неслучайно мы видим прописную «Е» в слове «Её»; взаимообмена различными форматами общения, например: в касании языков видна смысловая дуальность, слияние эротического и лексического начал, что для Жуковой, как мне представляется, важная составляющая и общения, и творчества. При этом ты чувствуешь определённую сдавленность и недоговорённость (личную паутину и пену на выходе, мешающую говорить, когда читательское ожидание предполагало рождение) — обретение, в котором запрограммирована потеря.

Коммуникация здесь переходит из стадии «возможна» в стадию «невозможна», и эти ощущения сталкиваются, становятся одновременными, и напоминают мне свойство, которое я очень ценю у Айги: «здесь и обиды такие как будто их даже и нет» (из стихотворения «О девочке и другом», которого нет в сети, нужно искать pdf) — всё в текстах Жуковой на этой мерцающей грани (не)присутствия, (не)нахождения.

Эта книга, конечно, исповедь. Среди самых сильных и страшных, которые я читал в последнее время. Страшных не в плане хоррора, а в плане глубины и обнажённости <боли, упакованной в обложку внешне благополучного текста>.

*

Работа в этой поэтике происходит не только на смысловом уровне: мы замечаем пространственную и геометрическую работы, и тогда образ формируется в движении, а разрубить статику крайне важная поэтическая задача вообще (например, «я подхожу к стене с рисунком и словом над ней/с кошкой и банкой под ней»), мы видим циркуляцию и моторику субъектов и пространств («поднимается снег назад», «лёд бедро зимы покачивает вперёд») и пр.

Триптих, помещённый в середине книги, работает в некотором смысле как ключ. Авторка называет вещи/сущности: стену, ручей, ясень, рефреном подчёркивая: ты нужен или нужна мне. Она называет вещи, пытается постичь их язык и суть, а Беньямин говорил: «в качестве сообщения язык сообщает духовную сущность, то есть сообщаемость как таковую»⁶, и это справедливо для рассматриваемой поэтики. При этом каждый объект расширяет дискурсионный и смысловой ряд текста: стена становится стеной Плача (а это уже совершенно другой регистр смысла), ручей становится рекой Иордан и т. д. И крик, и плач авторки будто разбивают возникшее отождествление, очеловечивают сакральность; в то же время героиня, кажется, лишённая особого значения, физики стены и ручья, выбирает «повисеть в его ветвях девять дней», и это ещё одно проникновение, на этот раз в миф, когда Один сам себя принёс в жертву и девять дней провисел на мировом дереве. И смиряется с невозможностью этого — очередного — слияния она только после ритуала сожжения, а значит, десакрализации образа.

Текст «я от правды отрежу букву» с одной стороны обращает нас к детской считалке про «а» и «б», но на деле происходит совмещение реальностей: и «б», и «а» становятся последними буквами слова «труба», и когда Жукова говорит «кто спа́лит спавшего в моей печи», восприятие переворачивается, ты обескуражен и заново начинаешь познавать текст: в него помещается тело человека, а печь обретает многомерность. Я намеренно поставил ударение в слове, которое не ставит Тамара, чтобы показать смысловое смещение не просто на семантическом уровне, а на метрическом, ведь и этот текст намекает на <ритуальное> сожжение. Печь сама по себе сакральный образ, вокруг неё в прошлые времена строилась изба, она защищала вход в дом; с одной стороны, печь — сердце, вокруг него вырастает организм, значит, речь и о духовном нахождении внутри; с другой, печь — женское лоно, и это уже физическое нахождение в теле, и тут символика ещё больше ветвится: речь и о рождении (чувства, боли, чего угодно), и о возможной смерти, если ты ошибёшься в ударении.

«Т-ра Ж-ва» — выстроенное и отточенное в смысловом аспекте высказывание. О познании, обретении, рождении, ошибках: в людях, в словах; это очень духовно богатые, но и одновременно одинокие стихи в смысле глубоко непонятой, скрытой за текстом протагонистки.

Финальный текст тоже находится в зыбком состоянии нахождения/потери. Вышедшего из воды слова — и идущего навстречу человеку или уходящего прочь. Авторка тут один на один со словом. И просьба её в некотором смысле о чуде, ведь согласно мифу, миссионер в Гондурасе три дня и три ночи просил Бога именно о чуде, пока не пошёл искомый дождь из рыб. Стихи Тамары Жуковой застывают за некоторое время до этого, но есть ощущение, что дождь пойдёт, и чудо лишь немного задержалось в пути.

В этой концовке, которая отчасти — многоточие, можно предположить встречу (со словом? с человеком? — пусть это останется за кадром). Уже сама эта вероятность не просто оставляет, будто бы подталкивает жить дальше, любить, а главное, верить. Познавать себя, человека рядом, Бога.

(Пере)открывать любовь к ним всем, наконец.
Только так можно жить — и выжить.

Поэтому и выживут только влюблённые⁷ — в поиске чего-то внутреннего и уязвимого, порой непознаваемого в себе и Другом.

И в такую поэзию, как у Тамары Жуковой. 

Владимир Коркунов
 
 

ИЗБРАННАЯ ПОЭЗИЯ ИЗ КНИГИ ТАМАРЫ ЖУКОВОЙ «Т-РА Ж-ВА»

 
*

однажды я долго лежала
и на мне разрастался пролежень
мне было двенадцать лет
я могла просунуть иголку булавки
через дырочку на бедре
мёртвые ткани сколько не тыкай
не ощущали сталь
и я покромсав их решила выткать
зелёный узор листа
и к каждой весне за окном ветвятся
отмершие ткани бедра
косой позвоночника в девятнадцать
снимаю их со двора

 
*

Вселенная, не отпускай велосипед

 
*

я от правды отрежу букву,
возьми: буква и

я от правды буковку дам тебе:
буква б

и тебе с кровинкой я отдала букву а

и на скользкой крыше остались тру
я не вру
и из них клубами идёт бессловесный дым
но какая буква соседей споёт своим
обладателям ласковым

и кто спалит спавшего в моей печи?
буква а молчи буква б молчи буква и молчи

 
*

напиши ресницу без глаза так чтобы было ясно:
это ресница

 
*

и чего я могу сказать
если слово не вылезет из воды
и не пойдёт

что я могу сказать
если оно не развернётся
и по воде
не пойдёт

что я могу сказать
если пока говорю
собирается дождь из рыб над Гондурасом 
 
 
 
На обложке: Perceptive Nature by Robin Mehdee
Лицензия: CC BY-NC-ND 2.0 DEED

1. Подробнее можно прочесть в обзоре Ланы Ленковой: От мокьюментари до заговора: как пишет поколение-2002 (https://licenzapoetica.name/points-of-view/critique/ot-mokjumentari-do-zagovora-kak-pishet-pokolenie-2002)
2. См. обсуждение текстов Тамары Жуковой в проекте «Полёт разборов». — 2023. — 8 июля // https://www.youtube.com/watch?v=WQFc89XoFhM
3. Вежлян Е. Голос посткатастрофы // Баронец В. Слова прощения. — Алматы: Дактиль, 2024. — С. 3-8
4. Интервью Дмитрия Кузьмина сайту Lookatme (вопросы Насти Денисовой) // http://vavilon.ru/dk/interview-lookatme.html
5. Что интересно, в аспекте видения и познания этот текст, возможно неявно, находится в диалоге с поэмой Сергея Завьялова «Я видел Иисуса: и он был Христос» (https://magazines.gorky.media/novyi_mi/2023/1/ya-videl-iisusa-i-on-byl-hristos.html), хотя и не напрямую: Завьялов написал свой цикл раньше, однако опубликованы тексты были примерно в одно и то же время. И хотя Завьялов, конечно, поэт эпический (и в цикле сочетается множество элементов, связывающих века и тысячелетия), в триптихе Жуковой «я подхожу» тоже несомненен эпический мотив.
6. Беньямин В. Учение о подобии. Медиаэстетические произведения. Сб. статей / Пер. с нем. И. Болдырева, А. Белобратова, А. Глазовой и др. Сост. и посл. И. Чубаров, И. Болдырев. — М.: РГГУ, 2012. — 288 с. (https://abuss.narod.ru/Biblio/benjamin1.htm).
7. Эти три слова я взял из неопубликованного текста, который написал дорогой мне человек. В свою очередь, я почувствовал что-то подобное в отношении книги Тамары Жуковой.