Поэзия из книги «Последние жабры» (2017 г.). Переводы с баскского Натальи Метелевой.
Биография автора
В СТАРОМ ПОРТУ МОНРЕАЛЯ
Время сохраняет аромат и неподвижность горячего сидра в монреальском кафе. Побелевшие губы девушки из Квебека полностью накрывают город. Когда я впервые нащупал шарф, сделанный из бобрового меха, то сразу же понял, как дорого он стоит. Деревянный пол, по которому мы ходили, очевидно, раньше был палубой старого корабля. Снег продолжает падать, кружась. Уже целых два часа, а окно всего одно. В чем связь? В чем отношения? В чем контакт? В чем осязание? В связи без веревки, в соединении без узлов. Я распадусь в хрупкости коммуникации… Но не сейчас! Отсюда я могу почувствовать вкус снежинок. Мы говорим о конкретном дереве и реке. Извилистые ветви, неуловимый лосось. Как глаза другого человека могут укорениться в наших собственных? Кажется, лососи умирают сразу после того, как мечут икру. Мое внимание застыло на этом образе и мирно легло на тела нас двоих. Время – это успокаивающее дыхание на больших настенных часах. Когда жизнь – объятие, все цепи и скелеты падают в море без чьих-либо усилий. Наши ноги не нуждаются в таких огромных башмаках. На железнодорожной станции есть камера хранения, в которой находится мой секрет, вот ключ; а сейчас, извини, мне нужно уходить.
Несколько лет назад кто-то сказал нечто похожее, когда мы смотрели на Ниагарский водопад: “Дело не только в человеке, но и в подходящем моменте”. Это странное ощущение небольших похорон в разгар вечеринки. Ты понимаешь, о чем я, не так ли?
Время сохраняет аромат и неподвижность горячего сидра в монреальском кафе. Прошло уже много лет, замечаю я это или нет, но почти каждый день оказываюсь в старом порту Монреаля. Время – это ускользающая рыба. Наши башмаки прикованы к изношенному деревянному полу. Сейчас мы пьем кофе из надежных белых чашек. Мне нравится, когда предмет обладает определенной тяжестью. Мне нравятся тяжелые предметы. Вот это мог бы проанализировать какой-нибудь скучный психолог. Кажется странным, что в самую жестокую зиму Боб Марли плавал в стоячем воздухе старой кофейни вдалеке от тех холодных мест. Мне нравятся контрасты. Такие, какие мог бы проанализировать какой-нибудь безумный психолог. Свобода – это не игрушка, желание – это не зона для развлечений. Эти странные похороны, однако, не огорчают меня как-то особенно, хотя я никогда о них не забываю. Пульсации самых интенсивных переживаний всегда находят меня, когда я меньше всего этого ожидаю. Этот процесс, то, что происходит, действительно похоже на игру.
Сумерки покорно простирают руки над уже темным портом Монреаля. Серо-белая овчарка, устроившаяся у камина на досках, которые когда-то пересекали море, видит сны на английском и французском языках. Он похожа на скульптуру. Скульптуру мгновенного покоя. Девушка не приняла предложенный мной ключ, напротив, она показала мне ключ от своего дома; крошечное животное в ее бледных, длинных руках… «Дело не только в человеке, но и в подходящем моменте».
Иногда, чтобы мы вжились в то или иное место, момент соединяется с человеком. В других случаях, чтобы мы могли вжиться в настоящий момент, человек соединяется с местом. Когда дела обстоят таким образом, не имеет значения, является ли вечность колодцем, наполненным пустотой! В таких случаях не важно, даже если это просто дыра, миллионы лет наполняющаяся капельками росы или человеческого пота!
Снег продолжает падать, а время – это ускользающая рыба. Приятно, что вкус горячего сидра и кофе чудесным образом смешивается на полных губах девушки. Вечность – секунда нежности, останавливающая чувства.
УЖИН В ПОГРАНИЧНОМ ПОСОЛЬСТВЕ
Бархатные шляпки и экзотические парики
на скелетах, с которыми мы здороваемся в дверях.
Исполнив протокол, мы направляемся
к большому столу, на котором расставлены свечи,
внутренности животных, икра хека,
наши духи всеядны.
Мягко доносится фортепиано: Clair de lune Дебюсси,
это оказывает успокаивающее действие
даже в такой ситуации.
Нити густой крови растут
внутри наших элегантных ботинок,
образуя прокаженный мох.
Мы замечаем, что мир трескается,
как яйцо, выпавшее из гнезда,
но уже не обращаем внимания
на мелочи вроде этих.
Кажется, званый ужин никогда не кончится,
повторяющаяся мелодия баюкает нас своим изяществом,
положение обязывает нас слушать,
то, что нам приятно – и ничего больше.
Тухлая рыба завернута
в отчаянные сообщения с неуклюжим синтаксисом,
и вовсе не вкус десерта держится дольше всего.
Прокаженный мох продолжает распространяться
лавина москитов достигает горла,
тюльпаны дрожат в саду.
Хотя никто этого не заметил,
кто-то украл серебряные ложки,
кто-то сломал невинные жизни.
Сердитые взгляды, холодные взгляды на тощих лицах,
красные платья и черные платья на легких телах,
тонкие шеи танцуют без устали,
толстые железные руки на скрытых словах.
В моих утомленных чувствах – белая луна.
САМОИЗОЛЯЦИОННОЕ СТИХОТВОРЕНИЕ В COVID-19
вечерние платья упали со стуком железа
на ноги покрытого морщинами моря
когда в четырех стенах мы запирали дедушек
маленькая дочка сердито чесала кожу до крови
чтобы выступили наши самые глубокие раны
на наших глазах сжимались зеркала
словно бурые кости
ящерицы перекладывали яйца
в теплый человеческий пепел
равнодушная весна
цветочный аромат прогнивает в наших руках
мы тайно целуем канализационные трубы
кажется летящей бабочкой расправа
равнодушная весна
опьяненные верой в себя мы вернулись
в лоно пещеры, откуда не выбраться
шуты облизывают золотых жуков
боятся скрыться из виду
ностальгирующие циники на флуоресцентных лугах
жестокие белые псы
просыпаются в эйфории
нашим голым телам не избежать
узоров их острых клыков
кроты изголодались изгрызли
горькие корни колыбели
далеко улететь не получится
из-за забвения
пуповины заледенели
и в тишине удаляются
в пене слабых атласных волн
у меня не выходит сделать
что-то воодушевляющее
мы были непригодны
для настоящей жизни
ведь мы пандемия
ведь мы пандемия
На обложке: «optical cyclone» by super awesome
Лицензия: CC BY 2.0
Добавить комментарий