ХАНС БЁРЛИ. ГЛУБОКАЯ ТЕНЬ НА ВОДОПОЕ

Комментарий переводчика:

Норвежский поэт Ханс Бёрли был не только плодовитым автором, опубликовавшим более 20 поэтических сборников, но и автором с широким поэтическим диапазоном. То, что он жил в глубине норвежских лесов и часто назывался критиками «лесным поэтом», не должно обмануть настоящего читателя – в стихах Бёрли лес не единственный герой, Бёрли был также заражён тоской по мировой культуре и открыт современному миру. Недаром на страницах его стихов появляются Мириам Макеба и Сергей Есенин, пещера Альтамира и лагерь Аушвиц (Освенцим).

Трулс Йефсен, автор книги о жизни и поэзии Ханса Бёрли писал, что уже в первых сборниках Бёрли появляется характерное для его поэзии сочетание традиционной и свободной формы, романтизма и реализма, юмора и серьезности, социальной ответственности и религиозных исканий. С течением времени в творчестве Бёрли менялись только пропорции этих сочетаний. Например, с пятидесятых годов на смену рифмованным напевным стихам стал всё чаще приходить верлибр. Возможно, именно это имел в виду сам Ханс Бёрли, когда утверждал, что переход с топора на бензопилу в пятидесятых изменил его вдохновение.

Несмотря на то, что в данную подборку переводов Ханса Бёрли я включил переводы из каждого творческого десятилетия Бёрли с 40-х по 80-е годы, я постарался выбрать переводы, как выразился тот же Трулс Йефсен, «визионерских стихов, в которых божественное видится не в далёких небесах, а в вещах и в самой природе». Эти переводы не вошли в нашу книгу «Ты слушал реки по ночам?», изданную в 2017-м году, но будут включены в нашу следующую книгу переводов из Ханса Бёрли, которую, я надеюсь, мы издадим в будущем.

Евгений Матвеев

 
ЧЕРЕП

Он лежит в болоте,
поросшем бледной осокой,
словно белая скрипка смерти.

В его пустых глазницах
вечерний ветер наигрывает
свой безнадёжный гимн
смерти
без вечности.

И звёзды сияют
на белой кости лба,
облизанной, словно риф,
и разъеденной ветром,
с того самого вечера,
когда вечные ночи смерти
утонули в глазах лося.

И вечерний ветер играет
на гладких костях черепа –
на этой белой скрипке смерти.

Из сборника «Смолистое пламя» (1945).

 
ГАГАРА

Эта ночь,
эта белая туманная ночь
шумит камышами вдоль берегов.
Светляки вспыхивают
на болотах, поросших осокой,
а козодой заводит
сухую монотонную трель
к югу от ручья.
Затем гагара вытягивает
свою змеиную шею к звёздам
и кричит
пронзительно и тоскливо.

В такую ночь
одинокий пастух
дремал на скале у Ломтьенна.
Ему снилось, что гагара
и его душа
были сёстрами.

И тусклые звёзды
мерцали над долинами.

Из сборника «Дикая птица» (1947).

 
АКТОВЫЙ ЗАЛ

Скрипка осоки,
барабан дятла
и рыдающая виолончель ветра
наигрывают минорные ритмы
дикой природы
по вечерам в актовом зале леса.

А багряное вечернее солнце
за кронами на западном холме
улыбается, как королева
за кружевами почётной ложи.

Она печально улыбается
и одаривает грустных оркестрантов
этого августовского вечера
своими золотыми аплодисментами.

Из сборника «Дикая птица» (1947).

 
СТРАХ

Я слишком долго бродил
по большим лесам.
Я пережил слишком много часов,
когда только ветер
и одинокие звёзды
были моими друзьями.

Теперь мои мысли боязливо
убегают, словно звери,
прочь от шумных толп
близ людских жилищ.

Но когда ночи черны
и одиночество велико,
мысли боязливо
возвращаются к жилищам людей,
где в окнах горит свет.

Средь ночей и одиночества
я нашёл лишь одну свободу –
свободу сбежать,
как дикий зверь.

Из сборника «Но всегда приходит новая весна» (1949).

 
ОСЕННИЙ ВЕЧЕР

Я заключён в птичьем крике:

в этом странном свете белого звука
мне видится моя душа.
У неё глаза испуганной птицы,
и, кажется, она не
узнаёт меня.

Она уставилась на меня и смотрит
тоскующим мрачным взглядом,
полным страха и удивления.

Из сборника «Когда я вижу цветок в лесу» (1954).

 
УЗНАВАНИЕ

Я сижу на траве, прислонившись спиной
к корявому стволу клёна.
Мир накрыла ослепительная тишина.

В сумерках стая диких уток плавно
снижается к реке,
а дерево водит нежными лиственными руками
по небу, в котором расцветают
первые звёзды.

И вот я здесь.
Так странно…
Но проблеск узнавания
пронзает моё сердце
внезапно,
как зарница
тёмной осенней ночью.

Из сборника «У костра» (1962).

 
КОЛОКОЛЬЧИК

Тишина во мне напоминает
лес после листопада, когда
испуганные взмахи крыльев спасают птиц
от охотника, шагающего по увядшей листве.
А в глубине леса, невидимый никому,
лежит колокольчик. Маленький позеленевший
латунный бубенчик, ржавый язычок которого
окружён цветочками вереска
и сосновыми иголками.

Из сборника «Колодезь у города Нахора» (1966).

 
РУКИ ВЕТРА

После долгих лет скитаний
я знаю,
что руки ветра
всегда проведут через бездорожье
мои слепые шаги.

Я дурак и
всегда им буду,
но в сердце тьмы
на безрассудном пути к смерти
я почувствую внезапное прикосновение,
будто кто-то возьмёт меня за руку:
– Нет! Не туда…

Моё сердце ещё не превратилось
в мёртвый кусок мяса, потому что
руки ветра
всегда останавливали меня
на самом краю
обрыва.

Из сборника «Колодезь у города Нахора» (1966).

 
ПЕВЧАЯ СЛАВКА

Жаждой горит
горло радости, жаждой,
ведущей вверх
к истокам скорби.

Слышишь
быстрые взмахи крыльев
в полумраке под сонными папоротниками?
Это певчая славка в летнем лесу
ищет на водопое
самую глубокую тень.

Из сборника «Колодезь у города Нахора» (1966).

 
СЛОВО

Моя тревожная свобода,
моё изгнанническое небо,
моя надежда – всем этим
я обязан Слову.

Я нашёл его своими руками,
скрытым
в священных банальных вещах,
как арестант за решёткой
находит напильник,
спрятанный в куске хлеба.

Из сборника «Зимородок» (1970).

 
МИМОЛЁТНЫЕ ВЕЩИ

Есть мимолётные вещи,
которые остаются в тебе:
тень птичьего крыла
на тропинке пред твоими ногами,
запах изморози и замёрзшие ягоды рябины
давним осенним утром, слово,
сказанное в тумане, тёплые веточки,
что качаются испуганно
в краю лосей…

Есть мимолётные вещи,
которые живут в тебе
и хранят зыбкие образы
тебя и твоей жизни,
как два берега, отражённые
в реке, покрытой рябью.

Из сборника «Сретение» (1972).

 
ВЕЛИКОЕ ОДИНОЧЕСТВО

Кто не чувствовал малого
одиночества? Этот затхлый запах
плесени в сердце.
Но ощущал ли ты
леденящее полярное дыхание
Великого одиночества? Когда
тьма над водой
и Бог мёртв. Когда
большие пенистые волны
смывают стеклянные осколки стены
между душой и душой,
и там же тонет надежда с водорослями в волосах.
ВЕЛИКОЕ ОДИНОЧЕСТВО,
объединяющее всех и каждого в
жалобном волчьем гимне под
пустыми небесами, в которых
звезда больше не освещает путь
странствующим волхвам.

Из сборника «Сретение» (1972).

 
КОГДА ВЕЧЕР АЛЕЕТ НАД ХЕСТЕКНАТТЕНОМ

На Троицу, когда
вечер алеет над Хестекнаттеном,
на стволах у берёз вокруг нашего дома
проступает застенчивый девичий румянец и
пеночка в лучах розового света
насвистывает свою заливистую песню,
я каждый раз понимаю, что
существует вселенская нежность,
навевающая покой и благодать,
независимо от переменчивых
добрых и злых человеческих сердец.

Где-то там в бесконечности,
где звёзды расцветают, словно пушица,
Смерть, расседлав свою старую лошадь,
проводит её сквозь ворота света
во двор к своей белокурой сестре по имени
Жизнь.

Из сборника «Когда вечер алеет над Хестекнаттеном» (1979).

 
ЛЯДВЕНЕЦ И СИВЕЦ ЛУГОВОЙ

Я затёр до дыр энциклопедию
в поисках значений всех прекрасных
нездешних слов, встретившихся мне
в многословном мире книг. Но
слова, в которых я на самом деле нуждался,
которыми бы заговорили человеческие сердца,
я никогда не встречал в энциклопедиях
или в словарях. Нет,
они привольно росли,
как дикие цветы
вдоль моей тропинки.
Никаких орхидей,
только одуванчик и арника,
лядвенец и
сивец луговой.

Из сборника «День – это письмо» (1981).

 
НОЧИ В ОКТЯБРЕ

Поздний октябрь,
по ночам ещё уютно и тихо,
но листопад уже опустошил лесные склоны
и ветки берёз чернеют
царапинами на небесной синеве,
словно трещины на старинном фарфоре.
И высокие звёзды
теперь не дрожат, не мерцают испуганно,
а горят спокойно и ясно,
покачиваясь, как пламя сальной свечи
в дедушкиной каморке, когда он
осторожно переворачивал листы Библии
давними октябрьскими вечерами.

Из сборника «Пейзаж» (1981).

 
ДНИ ИДУТ НА ЗАПАД

По солнечному фарватеру дни идут на запад.
Они забирают с собой мечту и тоску человечества,
чтобы равнодушно выбросить всё
в тени за вечерним холмом.
Видел ли ты свет
над холмом с чёрным еловым частоколом,
за который уходит солнце
ясными вечерами?
Этот небесный преображённый свет
с корнями в земле. Свет,
словно песня мёртвой птицы,
словно тишина гитары на стене, словно
дикие цветы на бедной могиле.
Это тщетная мечта и тоска человечества
лежат далеко на западе,
в вечности,
и на мгновение
сверкают жизнью в небесах
перед тем, как туда врываются суровые звёзды
и одиноко царствуют в космосе.

Из сборника «Дни идут на запад» (1982).

 
В БЁРРУДСКУГЕ

Мой путь до леса недолог:
всего восемь-десять шагов
и я уже стою в колонном зале
устремлённых в небо готических стволов.
Я часто бродил этой тропкой
по уютному валежнику
в сторону озера Крукшё.
Особенно по осени, когда на вырубках
дикие травы, словно блестящий шёлк,
колышутся на ветру,
а кроны сосен нежно переплетаются
под высоким небом перелётных птиц.
Да, я пережил множество стихов
в одиночку там, в глуши Бёррудскуга.
Они редко доходили до туда
в виде слов или строк, только
шум крыльев сквозь мысли или
огонёк в глазах.
Стихи оставались
невоплощёнными и свободными,
как косули в зарослях,
как крики журавлей на болотах.

Мои ненаписанные стихи
будут петь дуэтом с ветром
и шептать в камышах
на берегу тёмной реки,
где кричит туонельский лебедь.

Из сборника «Замёрзшая клюква» (1984).

 
КЛЁСТ

Зима настигает меня.
В моём сердце идёт снег.
Но маленькие надежды ещё живы,
там, в запустении.

Моё сердце похоже
на клеста, чьё гнездо,
полно слепых птенцов,
пищащих и чирикающих,
раскрывающих голодные рты
во время вьюги.

Из сборника «На гармони» (1991).

 
ШОРОХИ ЛЕСА (II)

Шорохи леса
заметают меня чёрным снегом,
словно большим слоем сажи, оставшимся
после солнечного пожара на западе.
Занесённый
сугробами шорохов леса
я рою себе глазок,
как ласка зимой,
но вижу только небо,
немое, пустынное, подавляющее небо.

Из сборника «На гармони» (1991).

 
ПОЭТ И ЛЕС

Когда лес бормочет вокруг тебя
и вечерний ветер с шёпотом
утопает
в закате,
этим вроде бы всё и сказано.
А слова, над которыми ты бьёшься,
гремят пустотой внутри тебя,
как незрелая морошка
на дне жестяного бидона.

Из сборника «Последние стихи» (1991). 

 
 
На обложке: «Shadows in the lane» by Paul van de Velde
Лицензия: CC BY 2.0

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *