ВЛАДИМИР КОРКУНОВ. ИЗ РАДУЖКИ ТВОИХ БУКВ

по ощущениям, самое приятное для меня — прорисовывать текст словами. когда образы проступают словно на холсте, приобретая неизвестные им/мне (новые) свойства. конечно, это не означает отказа от логической структуры, мне кажется, она в той или иной степени присутствует в любом тексте. я всегда думаю об этом, вспоминая вроде бы тёмное, но, если вчитаться, такое прозрачное, срисованное стихотворение Мандельштама: «Не позволил бы в напильник / Шею выжать гусь»?

самое главное для меня сейчас — особые отношения с реальностью, всё чаще мне хочется выйти за её границы, что-то ухватить на оборотной стороне и показать как гусиную шею. поэзия — это выжатая шея гуся (а не голова дохлой кошки, с чем я долго до этого соглашался)

конечно, мне важны и социальная, и документальная поэзия, а не только мерцающее ненахождение (это цитата, и об этом я напишу позже), но и актуальный верлибр, причём я не до конца понимаю, какой подход мне ближе — перетянутая ниточка из метареализма или языковой школы; полагаю, эта неопределённость в балансе между формой, содержанием и методом видна в моих текстах

про стихи моего дорогого человека сказали: они как будто чёрно-белые фото; мои тексты видятся мне цветными фотографиями, и я всё стараюсь заставить их не только бликовать, но и двигаться, издавать звуки и менять форму

ну а самое сложное: перевести текст с подсознания, с внутреннего видения на экран ноутбука. мне кажется, это сродни вечно нарушенному слуху, и идеально исполнить то, что звучит в тебе, без фальши практически невозможно. вся поэтическая работа, мне кажется, и кроется в этой <не>достижимой попытке 

Владимир Коркунов
 
 
*

мы вбежали в слова
высотой в многоэтажный дом
необжитого общежития совместной речи

на карусели мессенджера крутятся буквы историй —
иногда сближаясь до неразличения
<как будто мы накладываем алфавит друг друга и схлопываем расстояния>
иногда — вызывая желание прижаться к клавиатуре

я ещё не понимаю твой язык —
погружаю в гугл-транслейт биение солнца
вспоминая как завяли цветы прошлых наречий

ресницы слов опадают всегда в сердца
ты идеально знаешь все буквы которые я хочу у тебя прочитать
<не знаю всё ли я вычеркнул | не допустил ли ошибки переводя прошлую ночь>

и можно ли понизить кегль голоса —
до неразличения в келье снов
и волос опасно соприкасающихся с обнажённой речью

 
*

…Ничто
не имеет никакого значения
Ян Каплинский


снег падает на время — в котором фигурка человека
крутится утончаясь так что с неё начинает спадать одежда
татуировка жизни в самой хрупкой точке тела
пульсирует в немой красоте | зачатии полупрозрачного мира

вьюга заносит деревья за твоим окном
красок становится меньше и день опадает в ночь

возможно бог в этот момент
потушил окно твоего дня | закурил трубку снега
выдыхая из времени дым
из человека его внутреннего Адама
обращая ночь в первую ночь
когда вторая ещё не имела никакого значения

 
*

в отпечатках перьев — священная книга
с покрытыми инеем страницами
множество протянутых рук | деревьев-людей
берутся за твои буквы — расшатывая их как зубы
снег оставшийся после <.> проникает в чёрно-белые тексты
с шифрами ожогов под чернильной рекой
текущей из радужки твоих букв —
в оскудевшую память

 
*

дрожь голоса рассыпается по рукам
вставших стражами мурашек
кончик твоих слов — кисточка флексии —
движется по левой колонке спины
из абзаца в абзац
иногда что-то зачёркивая
иногда возвращая узор

когда ты издаёшь звуки этим шрифтом
глифы начертанных криков
ставят ударения на розовеющих буквах твоей кожи
гарнитура пуговицы в центре живота
снимает слои чужих прикосновений
<в этот момент кажется в ней дано утонуть>

тональность рук понижается до пересечения нот
<в которых я допустил ошибку на одну букву>
и когда модуляция пересекает мост тишины
и во мне раскрывается цветок твоего языка
каждый миллиметр бумаги
оживает становясь слышащей кожей
на языке наших монологов
и подсмотренных у других цитат

 
*

стук ветра спускается с отвесного тела вниз
минуя двери пор — с флагами чужих фолликул
бьётся в упругое дно кожи
проникая внутрь опустевших домов
тени уложены слоями в 1/10-спальную кровать
вместо имён — буквы с точками <по Брайлю>
тифлокомментарий ветра
отбивает дактиль в подушечки ладоней и стоп
шорохи янтарных касаний свисают с замерших рук
канатоходцы тишины в пупке ночи ждут
пока кто-нибудь томимый жаждой не припадёт к рубцу
или немного выше

 
*

выгнутая ресница ветра
жмётся к крыльцу взгляда
перелетает отталкиваясь от лиц
<на афише театра живых кукол>

бездонный свет в кроне колодца
освещает так как будто бы освящает
эту ошибку вымершего языка

зародыша <новой> речи

половинка буквы на щеке слова
улыбается —
словно на ней нет других одежд
там где мо<л>к взгляд
летели всполохи молчания
<стоит попасть в них — и текст оборвётся>

свирель играет внутри твоей тишины
ищет время кольнувшее кожу
выгнутую живопись воздуха

в тот вечер когда ты просто
вышла в магазин за йогуртом
а я записал этот текст

 
*
(отрывок цикла)

1

расстояния растут летом
плоды наливаются ветром и солнцем
блестят глянцевыми боками
на дереве в глубине чата срывающихся мыслей

июньский вечер совсем не тих
время берёт за руку и ведёт
через брод кричащих маленьких букв
<которые растут> от косточки до кожуры смысла
как и любые плоды в слиянии с летом

2

если время — глыба | мы влетели в неё с размаха
нас нет | и говорит порванная тень человека —
и бледное сердце отвечает

как бледно-синий философ из прозы вагинова
<или пиздова если по-нашему> —
не его ли нога и кругляш палки
стянули расстояния у сжавшейся мошонки зимы?

 
*

сонное тише —
ночь слайдом в глазах
на оторванных ножках дня

протёртые буквы гнутся в полусне
как гнётся кожа —
лишь бы её не коснулся чужой крик

после захода осени
обглоданные кости слов
отражаются от экрана
за которым нет ни тебя ни тени от тебя

пастбище писем мелеет
никто не доит истории —
и даже снежинка на вершине горы
больше не отражается в каплях твоего дождя
по ту сторону безграничного перекрёстка 
 
 
 
На обложке: «090207» by Tamaki Sono
Лицензия: CC BY 2.0

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *