мои стихи полностью автобиографичны. я никогда ничего не придумываю — кроме, пожалуй, того, что придумываю себе о жизни. чаще всего моё стихотворение — неловкая встреча с миром, неудача. очарование, обернувшееся разочарованиейм, но порой и наоборот. если я пишу стихотворение — значит, в чём-то я заблудилось. чаще всего я блуждаю в перверсиях, возвращаюсь к опыту невзаимности, нежусь или тоскую по нежности. я не знаю, умею ли любить, составляю бестиарии своих печалей и радостей, мечтаю, чтобы моё тело, моя душа и моя речь стали небывалыми тварями, тревожусь, сержусь и постоянно говорю об однойм и тойм же — в надежде сказать точнее.
мне неизвестно, что такое поэзия. я не могу сказать даже, что поэзия — это незаданность, как полагало раньше, потому что, во-первых, озадачу её таким образом, а во-вторых, кто запретит поэзии возникнуть на почве заданности? всё, что я знаю о поэзии — что это поэзия. при этом я не знаю, что именно делает текст сущностно поэтическим. наслаждение, в том числе фантазматическое, наверняка не делает, но я очень часто пишу и читаю под ейго воздействиейм. я экзаменую стихотворение правилом трёх у: хочу, чтобы оно удивляло, узнавалось и уязвляло(сь). само я могу только слепо нащупывать что-то, когда пишу, и чаще всего бывает так, что я думаю, будто ухватываю мяту, а это оказывается крапива.
Нико Железниково
ГРОЗА В СИРИНГАРИИ
нарядилось в трепетание,
запахом обрызгано и дождём.
тучи выпростали слезливые руки,
траву трогают и кустарники с набухшими гроздьями,
стволы скручивают, выжимают, как тряпки,
и сирень сочится…
я пробираюсь через кусты,
у меня веточки и цветки в волосах,
под ногтями у туч полумесяцы грязи,
и всё сырое.
в сиреневом саду — гроза.
рр, погрози мне.
термос, из которого мы не пили,
оставлен
с прогорклым ройбушем взаперти.
«всего лишь ройбуш», — она сказала,
будто он безделушка.
небо выложили серыми изразцами,
сирин от одного из них откололась,
пролетела низко,
тень её навзничь упала в траву и
расплескалась,
как крынка.
здравствуй! здравствуй!
смотри: отломанная ветка лежит.
может,
унесём с собой,
чтобы запах втереть в прохладу
комнаты?
(в каждой воображаемой ветке плачет сирин).
в моей комнате обои, и занавески,
и мебель, и постельное бельё — всё сиреневое;
комната-сад. комната-сад? комната-ад.
форточка стучит, и подоконник окроплён.
(я никогда не любило сиреневый).
нет, ещё чего.
не хватало, чтобы
метёлки душные в вазе кричали всю ночь.
мне и так снятся кошмары, в них ко мне
сиреневый зверь приходит и спрашивает:
«помнишь меня?»
помню.
«забудь».
и смеётся
смехом сиреневым…
эй, сад-фантазия,
твоя весна озверелая
вызрела уже, огородник, так захлопни
свой смех,
ты пакостник с незабудками во рту,
уноси свои кости,
а не то
я в чешую твою влезу и крыльями бабочковыми
увешу своё тело, чтобы быть тебе под стать,
я хотело быть тебе под стать,
сумрачнойм
чудовищейм, опрокинутойм в запах, вычурнойм кустом грозы, слезоточащейм тучей,
что мне ещё надеть на себя, чтобы ты меня раздел?
посмотри же моему гневу в лицо,
вот лицо моего гнева — оно
плачет украдкой,
когда не смотрят…
сирин спряталась между веток, тень свою бросила на траве.
наутро я вытолкаю её в своём старом свитере,
— из сирени кольчуга, —
наутро я ничего не забуду.
・・・
это стихотворение казнят.
опустись на колени
перед моим поражением,
опустись, я тебе расскажу сказку (на ночь),
как я тебя не люблю,
теперь я — твой ночной кошмар,
теперь я — Еёго Высочество Печаль,
и твоя теперь очередь
забывать.
«уже». — что ж.
у меня во служении Обида и Злость,
рыцарки опустелого кубка,
за ними — столпотворение аллегорий,
переполох в строю абстракций и причуд,
займёмся же печальными вещами:
расчешем колтуны головной боли
и аллергией на цветение нарумяним щёки,
а счастья и ликования подождут ещё немного,
они уже родились и не спеша проясняются,
нежность! нежность! куда же ты!..
все нежности развеяны по ветру,
молчаливы и бледны, как тучные рыбы-шкатулки
в вышине, спины свои открывают,
но вместо хребтин у них — долгие ночи
без сновидений и без звёзд,
только облачность переменная: грусть, грусть, радость.
давай оставим ветку, прошу,
она не наша,
приложи её к дереву,
пусть прирастёт.
М-ЦВЕТОК
a man
resembles
a dress
Valzhyna Mort
в комнате-колокольне жухлый бутон
отзвонил.
он звучал ещё мгновенье назад,
но язычок его я поймало ртом.
✧такой мерцающий вкус✧
о, колокольный его язычок такой серебристый на вкус!
поедая цветы, позабудь свою тихую плоть,
она пахнет перчёной землёй.
мистер Цветок, ты — погибель?
ты гибнешь
каждый день,
и в этом всё дело?
мне всё никак не забыть свою тихую плоть,
и в этом всё дело?
он свою юбку задрал, и мне открылись его колени.
мистер Цветок, я твои присеку колени
ножницами-сестричками,
— я твоим присягну коленям, —
так что
из этого стихотворения
тебе никуда не сбежать.
в плену моей головы
ты гибнешь каждый день.
мне скажут: «разве это не ваза из хрусталя и света
в руках у тебя?
влагалище-ваза,
ты прижимаешь её к животу, как песню.
так почему притворяешься, будто
твоё влечение к мужчине-цветку
— это чудо?».
столько вопросов! давайте я тоже спрошу!
не правда ли,
что мужчины
напоминают
платья?
я хочу перемерить их всех.
она писала о такой сильной боли
отсутствия,
но никакой боли нет,
как нет никакой смерти, или
войны, или —
(всего лишь ещё одно слово,
которое нельзя произнести.
ведь всем известно: хочешь, чтобы чего-то не стало, — будь не в силах
это произнести.
хочешь сказать о чём-то, — будь не в силах
это произнести).
но ни к чему говорить о том,
чего нет.
есть только
охрипшее желание
перемерить их всех,
надеть их, раздеть их.
стащить с вешалки.
великая загадка: нельзя говорить правду
и нельзя лгать — так что же мне делать
ртом своим,
запертым во рту?
говорить правду и лгать.
в моей голове ты гибнешь каждый день.
мужчины в юбках напоминают пожухлые тюльпаны,
лиловые и растрёпанные,
такие же нежные тела, почти сотканные,
на могилах запретных слов, —
рано отцветают в памяти любимее, чем были.
И ВСЁ ЖЕ
для ао
как сонный паралич, бесплотной тенью сижу на бёдрах своей жены.
чудовищная ночь, и обомлели цветы на обоях.
что ты такое, нежность?
В-Утренних-Конвульсиях-Нежность? В-Нервных-Рыданиях-
Нежность? кружка воды, грелка?
Её величество Безделушка, Всего-Лишь-Ройбуш?
зачем ты
обо всё спотыкаешься,
как ногтистые руки?
божество безделушек, — безделушка из безделушек, —
в опустелой комнате после её ухода,
у смятого покрывала…
— большебуквые имена имён засохли, как розы,
подаренные не мной,
самые мёртвые из роз… —
и всё же очень много боли, и войны,
и грусти, грусти, и радости, и — что за невзгода? —
слов, которых не повторить,
и боже весть чего ещё.
и всё же, и всё же… — нежные секвенции,
песни, которым нигде нет места,
они долбят о крышку молчания, они стягивают войска…
да что они знают об этойм месте, в которойм
им всегда рады и дожидаются их,
как подруг?
это место, лучшее из мест,
на кончиках твоих ресниц, рассеянных,
как свет.
(ты воскресаешь каждый день).
стань я взаправду бесплотной тенью, ты, быть может,
меня бы пришила к кружеву своей юбки,
к шороху накидки,
ты, быть может, сказала бы:
«ты нежнейшее лепесточество чайной розы
в садах небеснойго царства», —
как заслужить доблесть
этих слов?
я теперь рыцарствующее растение,
но один поцелуй — и я ожаблюсь,
стану всё в волдырях самосуда,
не только внутри уродливо, но и снаружи,
я теперь само себе садовнице и сад.
что за зверьё в саду моём выпотрошило
змеек, птичек и хорьков?
желудки и селезёнки поросли травой,
воинство травы по колено в трупах.
что за зверьё в силках
моего сада?
дело всей моей жизни — это место, лучшее из мест,
и всё же:
не прощай мне, если я ошибаюсь,
не прощайся.
РЫЦАРСТВО-
я теперь рыцарствующее растение,
и в доспехах царапин
одичавший позвоночник
изгибается розгой.
опороченная честь
— что такое честь? —
меня ебали незнакомцы
и не хотели отпускать,
а Любимые в спешке одевались
и прятали глаза;
бесчестие моё — свычка с бессилием.
от какойго Ужаса, влюблённойго в меня, Я Отвожу Глаза?
что такое честь? — честность?
вычистить всю её из грудины, и та станет сквозной
калиткой в изгороди зелёной — из лабиринта тела выход.
Доблестная Красота, Virtus,
воплощённая мерзость;
кто это?
во имя койго теперь
помыслить слово-подвиг?
прославление — слабословие,
с утончёностью иглы, тойго и гляди переломится,
шипатые кинжалы я натачиваю
и зазубренные листья-щиты
ни-для-чейго — и это Милосердие моё?..
бутон-трубадур, дурашка!
раструба моего горла способна на многое,
но, выходит,
и на меньшее сгодится…
там, где воздух гудит, как осиное гнездо,
я молюсь у иконы этого подвига
не о силе, но
о бессилии свыкнуться.
вот икона
этого подвига, она кровоточит,
ужаленная…
природа Возвышенной, Ужасной любви
увядает,
и все слова — уязвлённая грязь,
гниль, растрата сердца,
рыцарство-никойму, смерть всем Прекрасным Возлюбленным
и забвение, смерть всем драгоценностям под языком,
смерть и тебе, Святость,
оскорбление всех чувств, Величие,
сдохни в канаве,
и я помолюсь о тебе??
ну уж нет, Блядство,
я не помолюсь о тебе, и обо мне не молись.
невелика заслуга сердца — окроветь.
из тихой плоти выковать слово-подвиг и носить с собой всюду,
чтобы при встрече голову с плеч
снести иконе,
птицерукой и сморщенной,
чтобы при встрече сказать: «каждый день
я думаю о тебе, и никто не догадывается,
и никто не приходит
плюнуть мне в лицо, и никто, и никто…»
этот подвиг-для-никойго уже
обронил свою голову.
бесчестие ейму и поругание!
аминь.
ТЫ-УБЕГАНИЕ
для у. б.
у меня некрасивая душа,
ошмёток тишины, по утрам я учусь
говорить свою душу заново
по слогам:
«локоть»; — «ухо»; — «крыло»; — «кадык».
часто ничего не выходит.
моя душа спит на постели плоти до атрофии мышц,
ветхими руками обнимает сумрак.
во сне она видит их всех остающимися.
❠
выскребаю душу из уголков глаз,
высмаркиваю душу, вычищаю зубной нитью
до воспаления дёсен.
…….!!
добрая гостья, вечерняя и Утренняя,
тихая молитва,
ты чистая праздничная клеёнка? или
ты Баронесса-облачность,
Утончённость-Белизны?
не узнать, не представить, в каких невозможных
грёзах ты выйдешь к столу, не обнять,
не выхватить очертаний — ты-Убегание, ты
Утекающая-сквозь-пальцы вода!
ложечкой разбираешь яйцо в подставке
по слогам;
цыпочке-эмбриону шепчешь:
«твоё сердце лёгкое словно смерчь,
скоро ты отцветёшь одуванчиковой феей и
развеешься как печаль».
вид-из-Окна: иконография совместного утра.
я просто хочу извиниться.
одиночество — вот с кем обыкновенно
просыпается моя душа.
может это я-убегание?
я люблю тишину их ухода,
только в ней различаю себя.
ХВАЛА ХЛОПЧАТНИКУ (-НИЦЕ)
мне приснилось что у тебя
родилась хлопковая коробочка
и ты назвало её аврора
Софья Суркова
хлопковая звезда, утренняя и светлая,
в изножье кровати моей.
(сойка с девичьим лицом в камзоле сизокрылом
мне сказала: «необходимо, чтобы все
рождались от идей», — хмм,
не могу не согласиться!)
хлопчатник! хлопчатница!
предельная прядильная нежность!
(я не знаю, что ты такое),
но ты мне так понравился (-лась),
что я посчитало это имя твоим.
растительный ягнёнок / растительная ягнёнка,
баранèц (-а) с пуповиной-стеблем,
тебе от роду утро,
дрожишь на ватных ногах,
и каждое копытце у тебя
как половинка грецкого ореха,
щиплешь травку,
и травинки смеются «хехе»,
им щекотно.
слушай меня, ТЫ!!
я заклинаю тебя радостью━━━★
ну вот,
я наколдовало,
теперь всё будет только так,
и у тебя внутри не окажется места
страшным мыслям,
станет тихо и тепло, как во сне
на любимой подушке,
немного заплаканной и
пахнущей стиральным порошком.
сойка с девичьим лицом в камзоле сизокрылом
не знает, что в дальней стране тебе пыхтели в загривок,
прежде чем пустить кровь погулять, где её
волки съели
всю до кровинки.
а у меня и нет вовсе никаких надежд
(или есть?),
хочется просто тихо ликовать от каждого
прикосновения словами,
только и всего, а больше
мне ничего не нужно!!
столько радости беспричинной теперь во мне,
что от неё ногти блестят.
сияние! сияние!
я хочу ходить в сиянии одном!
и совсем без одежды
(ну если только чуть-чуть),
ведь красноесолнце уже взошло
и встало у меня на правом глазу,
а это значит, что
грядёт ✺œ,
и скоро всем откроется величие еёго,
но это потом, а пока
я лицо твоё в руки возьму и скажу тебе:
ты белый свет в уголках моих глаз!
ты драгоценность,
тобой расшили мою кожу,
поэтому она мерцает!
скорее брось все дела и
в сердце моём пресуществись,
любовь моя.
теперь все вокруг исповедуют только
овечьи нежности и счастья,
а грустные слёзы даже не пришлось
запрещать на законодательном уровне,
все просто заложили ими книги
на страницах со стихами о
неразделённой любви
и пошли на вечеринку
танцевать и целоваться.
а я с ними не пойду, я лягу спать в мыслях о тебе.
блаженство моё, приснись и мне сегодня,
я никому не отдам твою кровь.
На обложке: «Red Flare» by (Britt)
Лицензия: CC BY 2.0
Добавить комментарий