Я чувствую своё стихотворение как движение, движение смыслов, которые создают себе синтаксис, прокладывают его, как траекторию, в пространстве речи, всегда зыбком, неустоявшемся. В это пространство ещё нужно войти, попасть. Туда и выбрасывает движение, когда начинается. Туда не попадёшь усилием. Это состояние речи, которое можно попытаться сымитировать, но имитация всегда будет видна. Витгенштейн говорит о «первобытной жизни» и «диком звере», присутствующих в искусстве и стремящихся вырваться наружу. Осмелюсь предположить, что здесь мы имеем в виду одно и то же.
Мария Малиновская
*
брали голыми руками сухие водоросли и живой песок, наблюдали рождение головоногих
цельный фрукт внутри цельного фрукта шумит, нагнетается плотью, пока не взрывает его
близнец-паразит? страна-близнец-паразит? личность-близнец-паразит? или как ещё мы опознаём другого
и гранат лопается с треском, обнаруживая себя. начинается шторм
внутри бури есть зрение. что если оно обратится вовне?
разомкнутая личность выживает, перенимая повадки обезьян, учась у неба проницаемости
биение тонких тел. ты его слышишь?
можно взять пригоршню жизни, и она будет ласкаться
не зная формы, не обретя существа
но она уже льнёт к живому, ищет себе других
мы все идём на воспоминания
они единственный свет, который можно увидеть при взгляде в себя
а у кого их нет, вращается, как локатор в вакууме
о его поверхность стучатся частицы космических тел
он мог бы стать их звучанием, но они не слышат себя
помню: человек бился в стены и натягивал их, как жаба — желудок болотной птицы, уже проглоченная, но ещё живая
иногда и телефон звонит снаружи дома. сны толпятся снаружи, а не внутри
изменённое море
чем оно отличается от изменённого сознания?
типом памяти
она хранится на втором и третьем дне
спроси любого о его лучших воспоминаниях — получишь только мечты о том, чего не было и не будет
и руки, ласкающие тело, ласкают мёртвое тело, выкапывают из-под земли
а оно из земли растёт
сразу мёртвым
овечьи глаза. не моргают, открытыми спят
под прозрачной плёнкой живота шевелятся внутренности
из всех причин жить выбирай самую незначительную, из всех гипотез — самую неправдоподобную
только тот жив, кого разводишь рукой
в момент прикосновения он улыбается и отступает
вода улыбается
как можно было этого не видеть?
мы связаны, словно день. его сквозная пуповина, по которой идёт время, она обрывается
и день уходит в прошлое. начинает существовать
*
темнота. в темноте. две половинки зелёного цвета ночи
двойные окончания слов. вторая поверхность. может, и на ней есть жизнь
и никто не узнает
сколько твоих глаз навсегда закрылось, прежде чем твоё тело открылось тьме
там, где нашли труп ребёнка, нашли ребёнка
он был другим и отрицал свой труп
тело это совершённое убийство
взгляд это способ оплакать
помрачение дня, ты настало. и в тебе шатается человек
его приливами отчаяния управляет луна
если она всё ещё есть, когда светит
перекаты энергий. сгустки будущих жизней ударяют в живое
и оно гибнет или
выходит из себя
обратно вернуться не может
родиться тьмой. что это значит? тьма пополняема? как иначе выйти из неё?
блуждающее пространство. как его поймать? или сохранить иллюзию пребывания
ходят слухи, что темнота
это флейта из меланезии
с десятком невидимых трубок
они молчат
по ним скачут крысы
тяжёлые звучные крысы
но так ли это?
имя не даётся никому, с тех пор как потеряло человека
а вместе с ним способность называть
выстреливает холостым обращением
хочет уничтожать, потому что само ничто
или всё по-другому, и убить нельзя, а можно только обращать в другого
играли в смерть двое детей и проиграли друг другу. вернее сдались. там, в разрыве воды
зрачок темноты с иглой света
песня рыбы-иглы, потусторонняя песня, входящая прямо в кровь. кровь стынет
*
на протяжении тела вся тяга его и к нему
приподнятый океан, податливый, незащищённый
с той стороны, где раньше было дно
там потустороннее волнение
зá полночь тела его уже не одно
осязание света разрастается новой органикой
нейронная сеть-паразит проникает везде
заражая живое и вытесняя из жизни
как мягкое содержимое
из хрупкой мелкокостной оболочки
или волокнистого моллюска
из раковины, к которой он прирос
отмершим канальцем рождения
выходным отверстием, откуда
идёт его время, постепенно обрастая им
или змею из яйца, где она змеёй ещё не стала
но уже готовится ползти
и голый бестелесный сгусток жизни
изучает свои границы
чувствует невыносимую близость ко всему
и гибнет от силы переживания
так сливаются клетки галактик
давя друг на друга тугими прозрачными стенками
проходят насквозь и сцепляются новым центром
танец блуждает по плоскости
которую создаёт
неевклидов танец
сечение времени
медленный спад океана
в невесомость
когда он отрывается от дна
и ощущает волнение
зá полночь жизни она уже не одна
так небесное тело, тактильно и больно гранича
переходит в другое
и в глубине начинается землетрясение
идёт нутряными толчками
мерно и тихо, не достигая поверхности
*
больше всего устаёшь от предвиденья
там, за порогом видимости, плещется будущее, словно ты в бунгало на воде
заглядывает в тебя, ищет себе ответа, не находит
ты принадлежишь времени, оно нет, оно само время,
твоя плотность слишком мала для него, оно тебя выталкивает, живую,
переворачивает, качает на себе
смотря против зрения, видишь:
мы новое живое, миновавшее переход в своё третье
пальма, слепившая листья в кокон, чтобы выносить ночь
и мгновенно смеркается над
висящими вниз головой летучими собаками,
древнейшими жителями коралловых островов
кто не умеет смотреть закаты и не понимает этот ритуал,
не слышал, как зубы неповоротливых рыб скребут скелет океана,
не кружил в грозу на деревянном судне,
когда обкуренные кормчие сбились с курса,
и не сидел с попутчиками по щиколотку в воде,
тот уже никогда тебя не поймёт
потому что вечером крыланы
перелетают с острова, где спят, на остров, где охотятся
молодые скаты изучают опоры пирса
а ящерицы падают в плафоны фонарей
(если бы даже вернулся, не смог бы вернуть меня
оттуда, куда забрела в поисках)
так потерявший дар речи блуждает в семантическом поле,
а оно непрерывно меняет значения
перенять, передать, перейти
нам не было лет, мы были производными сбивчивой коммуникации
и лишь различая волны письма в другом, его внутренней хроники,
с содроганием слышишь свои
они идут толчками, они то самое сейсмическое говорение,
что порождает себе шаманов и прорицателей
из людей, ушедших на годы вперёд,
их канал, особая частота присутствия, на которой
можно нырять без усилий, даже там где нет воды
и видеть через себя, и ласкать подвижную кромку будущего
сложнее всего даётся предвиденье
жить с открытым телом, бояться прикосновения, потому что
оно проходит насквозь, причиняя боль, а тело ловит другие волны
отвечает на них, проводит и так живёт, собирая космический мусор
вот в нём бьётся мохнатая бабочка
вот оно выбирается из прозрачных пчелиных сот
размножения, и выпархивает, предваряя полёт
вот оно поймало иное, неизвестное состояние и в нём обращается
другими, к другим, по-другому
исчезнуть для слов, это обратимо
но уже в другие слова
место разбегается из-под ног, стоит лишь там оказаться,
и плещется невдалеке, приглашая
по мнимой поверхности вьётся электрический заряд
искрит, ударяет в пальцы, просится на свободу
снедает того, кто может дать звучание или словесную форму
и руки сами берут у земли её порождение, первый нежный песчаный слой,
у воды её младенческую пенку,
снимают пар с новорождённого тела воды, и её пронизывает солнце
На обложке: «abstract» by Roswitha Schlüter
Лицензия: CC BY-NC-ND 2.0
Добавить комментарий