Марина Калашина
мы бродим
по одним и тем же
аэропортам
здесь была ты
неделю назад
здесь ты проходил
позавчера
мы — заправленные
в небытие футболки
задираемся
от движения
меняем принты
нашиваем карманы
и городам
то малы мы
то велики
everything is falling apart
я теперь не всегда уверена
как на родном языке
правильно
говорить, писать, думать
мой второй язык – вавилонская мешанина
акцентов, изобретенных грамматик
сленг внутри сленга
они оба теряют структуру
я бездомная
и такая свобода
просит очень высокую цену
вся система
вся совокупность меня
хочет другого:
безопасности и опоры
в идеале
чтобы как в детстве
но я выдергиваю и выдергиваю
скатерть из-под бокала
поскальзываюсь и поскальзываюсь
как дайвер на дне океана
медленнее, чем в реальности
быстрей, чем во сне
я наблюдаю
как становлюсь этим бокалом
священным граалем
подвешенным в пустоте
прозрачным, что ни налей
[ЕРЕВАН]
*
что посмотреть
в моем городе за три дня
посмотри
как ходишь по площадям
как замираешь
увидев над крышами гору
как шуршащий, раскатистый
голос земли
из каждого слова
пропитывает тебя
посмотри
как стоишь в ожидании такси
рядом с ящиком мандаринов
и они полыхают оранжевым
посредине дождя
посмотри
землей на себя
даже когда
ты поднимешься в воздух
она будет видеть
она будет любить тебя
окрестности
мимо мечети и школы танцев
задевая арку, я выхожу на проспект
слева мост и гора вдалеке
впереди сталинки
справа, если долго шагать
придешь к зданию
где хранят рукописи
пятнадцатый век
двенадцатый век
в них художники
тонко выписали животных
но то не твари прекрасные
а один за другим
непростительный грех
прости меня, я прощаю
прости, прощаю
я поворачиваю
налево
подхожу к созданному
за день мемориалу
цветы, фотографии и плакаты
над ними поют воробьи
я кладу лилии
на уже увядающие гвоздики
стою рядом с молчащими
минуту, две, три
иду дальше
и вижу камень из хиросимы
на нем выбито лицо гуанинь
то ли чьей-то рукой
то ли взрывом
еще дальше
бронзовый мальчик
в пальто с чужого плеча
незаправленный ворот
огромные сапоги
лысая голова
в руке мятая шапка
с потухшей звездой
он смотрит прямо перед собой
и вверх, будто бы ждет дождя
я навожу камеру
он закрывает глаза
вчера было пасмурно
сегодня
нас слепит солнце
музей параджанова
из стекол и битой посуды
сложенная богоматерь
проступает в ковре, гобелене, коллаже
натюрморте, резьбе, лепнине, вышивке, камне
сквозь доски пола и штукатурку
в витражах и дверных проемах, обивке стульев
ручках и набалдашниках
в келье его, где все видимо
она везде
смотритель мне говорит:
нельзя идти мимо
вот здесь
сон не вмещается в раму
и он его вытащил
понимаете?
из динамика раздается:
я сам ведь
не понимаю
что вы все спрашиваете?
портреты, кафтаны, шляпы
с названьями и без названий
множество множество рыб
и пока я киваю: да да
за окном гора
покрывается дымкой
сон о том, как съесть целую плитку
красно-коричневой радуги
в пестроте которой рождаются
звезды гроздьями и сундуками
человек с руками, распахнутыми
из-за решетки
был мной когда-то
как все мы друг другу
дети и матери
[ЯКУТИЯ]
папа сказал
вот моя речка родная
я капнула рукой
гальку
и вода побежала
сквозь нее
безоглядно
нет прилива
что обнулял бы
из раза в раз
нашу память
и пока под ветрами
хвойные кроны кусают
небо таежное
как играющие щенки
мы глядим
двумя зеркалами
как неостановимо
течет и сверкает
родное
[КИПР]
киприда
мыло из пепла героев
сыр, настоянный в море
брусок соли
из брошенного о камни
окаймленья объема
что не охватить
ни панорамным режимом
ни криком с вершины
этот песок
как раскрошенная таблетка
оседает на дне стакана
после последнего
глотка
там, между ступеней
под знаком
“осыпающиеся берега”
неизменным становится то
что, казалось, меняется за-всегда
за взглядом, следящим
левой стеной за часовой
стрелой горизонта
в красном нимбе-гало
помещаются твои руки
и даже бутоны пионов
удерживаемые меж пальцев
на местах перепонок
ты выходишь на берег
шатаясь от неожиданности
валуна, поднявшего сразу по пояс
впадины, стянувшей по грудь
ладони отталкивают
пятящую волну
к ней льнут волосы
от спины отделяясь как парус
кромка-подол прихорашивает
водорослями твое укрытие
в руинах колонны
что сохранила витки
ее украшавшие под потолком
здания без стен
где не поднимали голову
но смотрели вперед
для поднимания головы
было особое место
здесь теперь твоя вотчина
скрутка, пробуренная ветра струей
кальциевое слово о будущем
*
человек купается в шторм
где его кошелек телефон
на скамейке рядом со мной
торнадо зеленой футболки
его?
готовится к отстыковке
он постоял отошел
от лестницы где голоса
и очередь на подъем
высмотрел в черной воде
место чтобы вниз головой
я отвернулась
и его нет
долго среди темных волн
не была видна голова
уже там где глаз
не различает глаза
лоб показался
и встретил захлест
плеск буревал
что шлепал его и толкал
в уши и в подбородок
здороваясь
в переливе мазков
руки его прямые
спиной до буйка
камешек на футболку
человек подставляется
скачущим поцелуям
угольных волн
**
голубиная почта
доставит письмо мое
позавчера
помнишь
там было не то, что сейчас
другое
я смотрю, как утра становятся
полднями
а те — вечерами
неспеша
будто лучше меня
много лучше меня
помнят зиму
начинаю складывать журавля
чтоб оставить его и уйти
но пока только расправляю бумагу
поиски соли земли
увенчались находкой
что рано ли, поздно ли
соль растворяется
и в недвижности
этого лета
постоянен один только
пенетрирующий свет
солнечный ветер
не указать на него
но ты знаешь
ты знаешь всегда
где он
перед тем, как распасться
в толщу дикой воды
кристалл
узнает, как идти мимо
не отворачиваясь
и ракушки-камешки
донести
засыпая
показать бесконечности
[НЕПАЛ]
*
в монастыре
куда можно просто приехать
побыть гостем
полежать на траве
во дворе
маленькие монахи
бегали по шестилетним делам
ели мороженое
дрались и кричали
женщины с рюкзаками
раздавали конфеты им
и гладили по головам
в два часа
начиналась дневная пуджа
я не знала, можно ли там
присутствовать
и стояла у входа
пока под звук гонга
они сбегались
скидывали обувь
и рассаживались внутри
вдруг один, как из ниоткуда
протянул мне конфету
и сразу ушел
я почувствовала, что ждать дальше
не нужно
и вернулась к скамейке
возле кафе
туда доносилось
как они поют хором
разноголосие
ом мани падме хум
я смотрела вниз на долину
города катманду
пока вишневая карамелька
— прозрачный розовый шар
с пузырьками —
таяла у меня во рту
мы
мимо нас
многажды
проходили нагруженные
ослы и лошади
на остановках
они стояли нестройно
каждый смотрел
в свою сторону
я гладила жесткие гривы
когда подносила
руку
сперва они
отводили
головы
опускали глаза
я говорила им
это кончится скоро
кончится
они отвечали
как из глубокого сна
человек, мы не помним
как касаешься ты
без прута
мы помним лишь рабство
что началось так давно
и сдавило нас
в эту форму
мы шли дальше
многажды
проходили мимо нагруженные
портеры
— люди, несущие
по несколько связанных сумок
килограммы нашего барахла
очень узкой была тропа
и один прошел совсем близко
лицо от лица
повернулся
и так опустил ресницы
что его голова
его глаза…
господи, верим мы
или не верим?
***
только язык тишины
и его переводы
на санскрит
и тибетский
могут звучать
здесь
где только ты
и твои
отношения с вечностью
мир
непримиримый
ни с одним
штрихом отрицания
горы
с именами
женского рода
твое сердце
тонущее в леднике
распростертая
точка, где
то, где
****
я сижу в переполненной dining room
на высоте три восемьсот
в долине лангтанг, непал
какофония дюжины языков
проницает меня
люди рассказывают друг другу о том
что случилось сегодня, было вчера
кто откуда приехал
и куда
возвращается
передо мной
книга стихов мэри оливер
за спиной
окно, за окном метель
превращается
в снежную бурю
снег укрыл
все постройки, дома
землю, камни
лошадь, стоящую во дворе
она
неподвижна, лишь иногда
голову наклоняет
на ветер
я закрываю глаза
лицом чувствую
жар от огня
я пуста
меня нет
это всё происходит
[СИНГАПУР]
перемешанный сингапур со стамбулом
где базар и стерильная смотровая
накладываются друг на друга
скрещены на перепутье богатыря
в центре – колонна, за которой я прячусь
полотняный защитник от солнца
привлекший сюда
бахромой теперь достает до лица
я подвешена между правой и левой рукой
по одну – галерея лавчонок
с другой
стороны
здание обрывается
прямо в жаровню улицы
поднимаюсь в отель
кондиционер, окна не открываются
а то заправила бы вытянутую ветром штору
я ложусь на белые простыни
смотрю на лопасти вентилятора
каждый медленный поворот
укрепляет догадку
что город-то
город
не тот
север-юг поменялись местами
обернулись над осью пупка
и теперь там, за веками
за стенàми
в песок из стекла
плавятся бизнес-центры и пешеходные зоны
идеально сидят костюмы
облегают юбки-карандаши
красные губы любезны
и любознательны
а изголовье моей кровати
как оказалось
встречается с шахтой лифта
вот по желобу своему
он падает, достигает метро
и внезапный стук в дверь
совпадает с морганием
распустив узел халата
на распухших от перелета ногах
бреду изучать
комфортабельное
рационализированное пространство
замечать, поднимать большой палец
вот молодцы, молодцы
город будущего, скажем мы
как умрем, прилетим сюда
все войдем
в монохромный эдем
станем
и мы
молодцы
[ЛИССАБОН]
лиссабон на горбах земли
неоконченная мозаика
оказавшись однажды в under construction
постановлен меняться
всегда
осторожничая с фиксацией
сбилась ось
и колонна свилась в спираль
сел прямо на шляпу голубь
в седле улочки на холме
кто-то греется возле печки
не обращает внимания
а идешь к вокзалу
и
“сеньорита, марихуана?”
роговица у того парня
черная, цвета зрачка
поздним вечером фаду
взбирается
вверх по лестницам
и певица, она улыбается
плач конечен
он – край земли
город пенится вдоль авенид
незаметно врастая
колонией мидий
в борт континента
тебе снится
сновидится
седина над волной
указующий палец
сполохом
перламутровый блик
[ПЕТЕРБУРГ]
*
в эти дни
почти зимние
я не смотрю за жизнью
только сплю, молчу, улыбаюсь
и сама красота
глядит в мои погреба
щедрая
их заполняет
подсказывает
как слушать духи, не покупая
как вес принимать
шелкового кимоно, надевая
футболку
и останавливаться у дома
северного модерна
чтобы увидеть в окне
как женщина
красит ресницы
питаться
этими линиями
будто росой с орхидей
что иначе бы высохли
неувиденные
и даже пение соловья
записанное
сердце обнимет
совсем как живая птица
останется
лишь написать
то, что я бы хотела
прочесть
**
мое сердце
как спелое яблоко
что хотело бы
вжаться в ветку обратно
но лежит на земле
разверстое мякотью
никогда не
одинокое
в сонме ангелов
сердце делает
шаг нескончаемый
в долготу дней
****
после месяцев без зеркал
я отдаю здешним витринам и темным дверям
вагонов
отражения, каждое из которых
невинно
и неожиданно
лепнина
на потолке, ставшем знакомым
ночью складывает бутоны
и сходится к люстре
а руки венеры милосской
изваянной три-дэ принтером
тянутся тронуть пол
я заливаю полости
наших пчелиных сот
теплым медом непроходящей влюбленности
и сквозь него глядя
узнаю наконец
себя в зеркалах
****
набережная реки на ки
канала на а
зарифмованная
двупалыми волнами карта
куда ни ступает нога
полувоздух-полувода
твердь разыскивает себя
омегой из альфы
оседая в святое нигде
белоснежного пола
будды держатся за животы
от хохота
совпадая с тем оком
что смотрит
я растаиваю
до газового гиганта
*****
возможно ли
что возвращение домой
инвертирует землю
и я становлюсь
проглоченной ею
вместо хождения сверху
возможно ли
чтоб земля стала
вращающимся вертиго
и неотступная тошнота
в такт звучала
плеску
ее околоплодных вод
возможно ли
чтоб пейзаж акварелью
который я вижу
стеканьем стремился
не вниз
а во все стороны
и ни одной линией не был
прямым или плотным
чтоб улицы
бывшие нами
потом мной одной
потом потерявшие
очертания
названия
теперь их вернули
и белое солнце
не замечающее
блэкаута
учило бы отличать
на полусонных развилках
лики
от множества лиц
На обложке: «Hallingskarvet, Norway, Jul 2016» by M. King
Лицензия: CC BY-NC 2.0
Добавить комментарий